Испанцы, привыкшие к слабому сопротивлению жителей Антильских островов, на этот раз не смогли покорить суровых обитателей материка. К тому же среди участников экспедиции начались разногласия, которыми умело воспользовался в своих целях Бальбоа, встав во главе новой колонии, а Энсисо, объявленный государственным преступником, был арестован и отправлен в Испанию. Еще более круто Бальбоа расправился с Никуэсой, который первым основал испанское поселение на Панамском перешейке. Отправив бывшего наместника с несколькими верными ему людьми на ветхом судне и без всяких припасов в океан, Бальбоа стал самочинным хозяином обширной территории на берегу Дарьенского залива.

Приступив к завоеванию окрестных областей, Бальбоа сумел нагнать на индейцев-карибов страх не только собственной жестокостью, но и кровожадностью своего свирепого пса Леончилло, который «один стоил двадцати солдат». Впрочем, Бальбоа был дальновиднее своих предшественников и без особой надобности не прибегал к крутым мерам.

Больше всего Бальбоа интересовало местоположение золотых россыпей. От одного индейского касика он узнал, что страна, богатая золотом и жемчугом, действительно существует: она лежит к югу от Дарьенского залива, там, где простирается «Южное море».

Это было первое известие о Тихом океане и государстве Перу.

1 сентября 1513 года Бальбоа отправился открывать «Южное море» с отрядом из ста восьмидесяти наиболее смелых и выносливых солдат. Экспедицию сопровождали шестьсот индейцев-носильщиков и свора борзых собак, познавших вкус человеческого мяса.

Панамский перешеек, который нужно было пересечь, чтобы добраться до берега неизвестного моря, имеет не более 60 миль в ширину, но зато он перерезан на всем протяжении цепями высоких гор, у подножия которых образовалась наносная, необыкновенно плодородная почва, поросшая буйной тропической растительностью. Испанцам пришлось прорубаться через непроходимые чащи лиан, папоротников, гигантских деревьев, не пропускавших ни одного луча солнца, преодолевать вязкие болота, заполненные тучами москитов. Этот девственный лес был населен множеством птиц и животных, покой которых никем никогда не нарушался. Ядовитые испарения болот, желтая лихорадка и дизентерия, свирепствовавшие в этих местах, изматывали силы и убивали энергию самых здоровых людей.

К препятствиям, нагроможденным на пути Бальбоа природой, прибавлялось еще враждебное отношение туземцев. Завидев грозный отряд Бальбоа, они убегали в горы или, пользуясь преимуществами хорошо защищенной местности, совершали на испанцев неожиданные нападения. Бальбоа, безотлучно находясь среди своих воинов и разделяя с ними все лишения и опасности, старался поддерживать в них бодрость духа и заставлял их стремиться вперед.

Бальбоа увидел океан

После двадцатидневного перехода, сопровождавшегося непрерывными боями с индейцами, Бальбоа, поднявшись на гребень горы, увидел наконец необъятное лазурное море и спустя четыре дня достиг берега Тихого океана. Войдя по колено в воду, с обнаженной шпагой в одной руке и с кастильским знаменем в другой, он торжественно объявил это море владением испанского короля.

Та часть Тихого океана, к востоку от Панамы, где находилась экспедиция Бальбоа, была названа им заливом Сан-Мигель (залив Св. Михаила). Это название удержалось до наших дней.

Сведения, которые Бальбоа удалось собрать у окрестных касиков, покорившихся его оружию и предоставивших ему жизненные припасы, совпадали с рассказами туземцев на берегу Дарьенского залива.

Бальбоа пересек Панамский перешеек в нескольких направлениях. Три века спустя А. Гумбольдт с полным основанием мог сказать, что в начале XVI века эта страна была известна лучше, чем в его время. Но Бальбоа на этом не остановился. Он начал готовиться к новой экспедиции в Южное море, собираясь построить на берегу залива Сан-Мигель несколько каравелл и отправиться с ними завоевывать государство Перу. Однако его планам не суждено было осуществиться. Присланный в Золотую Кастилию новый наместник Педро Ариас д’Авила воспылал ненавистью к Бальбоа, привлек его к суду по обвинению в государственной измене и настоял на вынесении смертного приговора.

В 1517 году Бальбоа был обезглавлен, и открытие европейцами Перу задержалось на целые пятнадцать лет из-за преступной зависти человека, имя которого приобрело такую печальную известность, что может быть поставлено рядом с именем Герострата⁹⁷.

Если первоначальными сведениями о Перу мы обязаны Васко Нуньесу де Бальбоа, то другой исследователь, Хуан де Грихальва, первый добыл не менее важные сведения о мексиканской империи, господство которой распространялось почти на всю Центральную Америку. Хуан де Грихальва получил в 1518 году начальство над флотилией из четырех кораблей, снаряженных Диего Веласкесом, завоевателем Кубы. Посланный Веласкесом исследовать побережье Юкатана, открытого в 1517 году Франсиско Эрнандесом де Кордовой, Грихальва взял с собой в путешествие опытного лоцмана Антония Аламиноса, одного из участников экспедиции Понсе де Леона к берегам Флориды. Среди экипажа, состоявшего из двухсот сорока человек, находился и Берналь Диас дель Кастильо, очевидец и участник драматической истории завоевания Мексики, к бесхитростным запискам которого нам не раз придется обращаться.

После тринадцатидневного плавания Грихальва, поднимаясь вдоль берега Юкатана, обогнул мыс Каточе и углубился в залив Кампече. 10 мая он высадился в большом селении Чампотон. Жители селения, изумленные неожиданным появлением кораблей, приняли их за морские чудовища. Индейцы были особенно поражены видом бледнолицых людей, мечущих молнии, но тем не менее защищались так упорно, что пятьдесят семь испанцев было убито и еще больше ранено. Разумеется, такой враждебный прием заставил Грихальву как можно быстрее сняться с якоря. Продолжая плыть на запад вдоль мексиканского берега, 17 мая он вошел в устье большой реки, которую индейцы называли Табаско (река Грихальва). Его корабль окружила целая флотилия пирог с вооруженными туземцами, готовыми в любую минуту вступить в бой. Но благодаря осторожности Грихальвы и изъявлениям «дружеских чувств», на которые он не скупился, испанцам на этот раз удалось избежать кровопролитной схватки.

«Далее наш капитан через толмачей рассказал им, — сообщает Берналь Диас, — что мы пришли из далеких стран, что мы подданные великого государя по имени Дон Карлос [Карл V], что у него множество подвластных князей и касиков; пусть и они признают его господином, тогда много добра произойдет для них; а также пусть в обмен на стеклянные бусы дадут нам кур.

Отвечали два индейца: один – предводитель, другой «папа» [жрец]. Припасы они нам готовы обменять, но господин у них уже есть, и удивительно, что мы, никогда не видав их, сразу же навязываем господина. Пусть мы не спешим воевать с ними, как в Чампотоне: все окрестные воины уже прибыли, и сейчас на месте уже два отряда, каждый по 8 тысяч человек. Они отлично знают, что на днях в Чампотоне мы уложили и ранили более 200 человек, но они куда сильнее жителей тех стран; вот почему они готовы узнать наши намерения, о которых сообщат всем касикам, собравшимся здесь со своими воинами.

Капитан наш обнял их в знак мира, дал им несколько нитей стеклянных бус и наказал вернуться поскорее с ответом, прибавив, что иначе мы в селение войдем силой, хотя обижать их не хотим.

Посланные действительно держали совет и порешили: быть миру».

В обмен на ничего не стоящие побрякушки испанцы получили от индейцев хлеб из юкки, камедь⁹⁸, куски золота, отлитые в форме рыб и птиц, хлопчатобумажную одежду местного производства и т. п. Так как индейцы, взятые с мыса Каточе в качестве переводчиков, плохо понимали язык жителей области Табаско, то Грихальва решил сократить стоянку, и корабли снова пустились в море. Флотилия прошла мимо реки Гуакасуалко; испанцы видели на берегу несколько снежных вершин. Ближайшая из них была названа Сан-Мартино, по имени солдата, который увидел ее первым. Наконец корабли бросили якорь в устье реки, получившей название Рио-де-лас-Бандерас (Река знамен), ибо собравшиеся на берегу индейцы размахивали белыми флажками, желая установить мирные отношения с чужеземцами.

При высадке Грихальвы на берег туземцы оказали ему божеские почести. Перед ним курили копаловую смолу⁹⁹ и положили к его ногам золотые украшения, жемчуг и медные секиры. Объявив эту страну своим владением, испанцы отправились дальше и вскоре достигли Острова жертвоприношений, названного так потому, что на площадке каменной лестницы испанцы обнаружили нечто вроде жертвенника, на котором лежали трупы пяти принесенных в жертву индейцев. У каждого была рассечена грудь, вырвано сердце, отрублены руки и ноги. Затем Грихальва подошел к другому острову, названному им Сан-Хуан по имени святого, память которого праздновалась в этот день. К названию Сан-Хуан было еще прибавлено слово «Улуа», которое часто повторяли индейцы, пытаясь объяснить белым людям, зачем они приносят своим богам человеческие жертвы. С тех пор остров так и называется Сан-Хуан-де-Улуа.

Нагрузив все золото, которое ему удалось здесь собрать, на корабль капитана Альварадо, Грихальва отправил его на Кубу к Веласкесу с отчетом о результатах экспедиции и с просьбой прислать подкрепления. «Хлеб наш заплесневел и вызывал тошноту, — вспоминает Берналь Диас, — 10 человек умерло от ран, 4 были больны; для устройства колонии не хватало народа...»

Продолжая плыть до 28 июня вдоль берега, мимо оживленных селений, разбросанных у подножия высоких гор, Грихальва достиг устья реки Пануко, которая была названа испанцами Рио-де-Каноас, так как здесь они были атакованы целой флотилией лодок с вооруженными индейцами и с большим трудом отбили эту атаку.

Лоцман Аламинос настойчиво советовал Грихальве вернуться назад. Корабли были в жалком состоянии; съестные припасы подошли к концу; солдаты, почти все больные или раненые, не соглашались даже под защитою крепостей остаться среди этих воинственных племен. К тому же между испанцами начались раздоры.

Найдя удобную стоянку в устье реки Сан-Антонио, Грихальва приказал бросить якоря и заняться починкой флагманского судна, давшего течь. В этом месте Берналь Диас посадил возле туземного храма несколько апельсинных зернышек. «Принялись они отлично, и после нашего ухода храмовые «папы» [жрецы], вероятно, ухаживали за чужестранным растением, поливая его и оберегая от муравьев. Рассказываю я это потому, что это были первые апельсинные насаждения в Новой Испании»¹⁰⁰.

15 ноября того же 1518 года, после семимесячного плавания, экспедиция Грихальвы вернулась на Кубу.