Все замерло без движения, только пролетал ветер и изредка падали последние, замешкавшиеся капли дождя, да стекала вода с разрушенной стены. Я долго прислушивался, но других звуков уловить не мог. Мне мерещились враги там, где их не было. Несколько часов назад это место посетила смерть. Эта куча обугленных развалин была моим домом, и ещё прошлой ночью, уставившись в темный потолок своей комнаты, я, как всегда, мечтал здесь о заморских странах. А теперь моя мать лежит в неглубокой могиле, вырытой моими собственными руками, родной дом превратился в руины и дождевая вода собирается лужами в выбоинах древнего каменного пола… пола, выложенного моими предками в незапамятные времена. Рассвет уже послал небу первую весть о себе. Я покрепче сжал в кулаке нож, выждал ещё немного в тени и сказал себе: «Я достану это золото или убью каждого, кто встанет между ним и мной». Тлеющие угли уже не просвечивали между обрушившимися балками крыши — дождь загасил их, оставив лишь смрад намокшего обгорелого дерева и запах смерти. Я стрелой метнулся из своего укрытия к колодцу, опустил руку внутрь и стал отсчитывать холодные камни. Два… три… четыре… пять! Острием великолепного дамасского кинжала я расковырял известку. Несмотря на пронизывающую ночную сырость, пот крупными каплями выступил у меня на лбу. Люди Турнеминя могли вернуться в любую минуту. Наконец камень подался. Я расшатал его пальцами и поднял наверх. Вложил кинжал в ножны и запустил руку в углубление от камня, нащупывая шкатулку, которую спрятал там мой отец. Вот она! Мягко, осторожно я вытащил её из ниши — маленькую коробочку из дерева со странным, нездешним запахом… И тут за спиной у меня раздались приглушенные шаги! Обернувшись, я увидел смутно вырисовывающуюся почти рядом со мной темную фигуру. Таким высоким мог быть только Тайллефер, наемник, ближайший помощник Турнеминя, ветеран грабительских войн. — Ага-а! — Тайллефер был доволен. — Я так и знал! Старый волк спрятал сокровище, а волчонок вернулся за ним. — Это ничего не стоит, — солгал я, — просто пустяки, которые оставил мне отец… — Вот и отдай мне эти пустяки, — Тайллефер протянул руку, — и можешь идти своей дорогой. Пускай Турнеминь сам охотится за детьми. Ночь была холодная. Ветер студил мое тело под мокрой от дождя одеждой. Где-то поблизости крупная капля упала в лужу, раздался едва различимый звук — «кап»! Среди тех, кто останавливался в доме моего отца за многие годы, был один тощий, жилистый, свирепый с виду моряк с кожей, покрытой оспинами и ножевыми шрамами. Однажды, впившись мне в плечо твердыми и острыми, как когти, пальцами, он криво улыбнулся на одну сторону и дал мне совет: — Доверяйся своей смекалке, парнишка, и своей крепкой правой руке. И, глядя на меня искоса, осушил стакан. — А если у тебя ещё и левая крепкая и есть немного золота — это тоже не повредит! Моя левая… Моя левая рука ещё лежала на камне, вынутом из углубления. Может, я пока и парнишка, но уже сейчас высок и силен, как взрослый мужчина, и, как араб, черен от солнца, потому что совсем недавно вернулся с рыболовных банок за Исландией, куда ходил с людьми с острова Брега. — А ты точно отпустишь меня, если отдам тебе шкатулку? — спросил я и покрепче сжал камень. — Мне до тебя дела нет. Давай её сюда. Он потянулся к шкатулке, и тут я ударил его камнем. Слишком поздно Тайллефер вскинул руку, чтобы защититься от удара. Он, правда, сумел сохранить в целости череп, но свалился как подкошенный. Я перескочил через неподвижное тело и побежал — во второй раз за последние несколько часов искал я спасения на вересковых пустошах. Какой мальчишка не изучил вдоль и поперек землю своего детства? Каждую пещерку, каждый дольмен, каждую рытвину в земле и каждую дырку в изгородях, и весь безлюдный, зажатый скалами берег на целые мили в обе стороны. Здесь я играл и вел воображаемые войны, и здесь я смогу удирать, прятаться, ускользать. Только сегодня перед вечером я бежал, спасаясь от людей Турнеминя, и вот теперь снова приходится это делать. Позади меня Тайллефер, шатаясь, поднимался на ноги. Он встал и, ещё оглушенный после удара, натолкнулся на стену. Я слышал, как он ругается. Должно быть, наемник заметил меня, потому что громко заорал и бросился вдогонку. Нырнув в низинку, заросшую кустарником, я прополз по узкому проходу вроде туннеля, известному лишь окрестным волкам да мальчишкам, а когда штормовые облака рассыпались, словно овцы, чтобы попастись на лугах небесных, опять вышел к бухточке. Там стоял корабль. Команда возилась на берегу, наполняя бочки водой. Увидев, что я приближаюсь, двое моряков выхватили мечи, а третий наложил на лук стрелу; так они стояли и смотрели мне за спину, не следует ли за мной ещё кто-нибудь. Судно у них было неуклюжее, плохо покрашенное, с наклонной мачтой и одним рядом весел — ничего похожего на стройные черные корабли моего отца-корсара. Матросы с мечами, разглядев, что я совсем ещё мальчишка, пришел один и опасаться им нечего, выступили вперед, — теперь вид у них стал более свирепым. — Я желаю говорить с вашим капитаном, — сказал я. Они указали на приземистого, жиреющего человека в грязном красном плаще. Смуглый, с глубоко посаженными хитрыми глазами, он мне сразу не понравился, и я охотно подался бы назад, если бы не разыскивающие меня люди Турнеминя. — Мальчишка! — пренебрежительно бросил капитан. — Но рослый, — заверил его один из подчиненных, — и сильный парень. — Куда вы плывете? — спросил я. — Куда ветер несет. — Он оглядел меня недружелюбно, но оценивающе. — Может, на Кипр? Или на Сицилию? Капитан посмотрел на меня с новым интересом, так как эти места были известны лишь немногим, помимо странствующих купцов или крестоносцев. Но мы, жители побережья Бретани, рождались для моря. Мы были потомками венетов — тех кельтских мореплавателей, которые, вслед за своими жрецами-друидами, отказались платить дань Риму и устояли перед легионами Юлия Цезаря. — Да ты, никак, знаешь о Кипре? — глумливо усмехнулся толстяк. — Может быть, там мой отец. Я его разыскиваю. — Кипр — это далеко. Что ему там делать? — Моего отца, — гордо сказал я, — зовут Кербушар! Как я и надеялся, они остолбенели, потому что корабли Кербушара опустошали берега и нападали на суда многих народов, ведущих торговлю за самыми дальними морями. Имя моего отца было легендарным. — Твое путешествие будет напрасным. Пока ты доберешься до Кипра, он уже уплывет оттуда. Мне ещё предстояло получить множество уроков, и один из них заключался в том, что нельзя говорить слишком много. — Его корабль был потоплен, а отец или убит, или продан в рабство. Я должен разыскать его. Ни один человек не пожелал бы по доброй воле навлечь на себя гнев Кербушара; но после моих слов капитан, видимо, успокоился, и теперь знал, что делать. Я был высок, а в плечах шире любого из его команды — кроме двоих.
Все замерло без движения, только пролетал ветер и изредка падали последние, замешкавшиеся капли дождя, да стекала вода с разрушенной стены. Я долго прислушивался, но других звуков уловить не мог. Мне мерещились враги там, где их не было.
