Никто не встретил меня на вокзале. Впрочем, и некому, собственно говоря, было встречать. Лиза находилась в командировке — странствовала с группой геологов где-то в Сибири, в районе Нижней Тунгуски. Отсутствовал в Москве также Андрей — зимовал на мысе Челюскин. Досадно, конечно! Ведь я в Москве, можно сказать, проездом, задержусь от силы на два-три дня, пока оформят путевку, а потом на юг, в Сочи, в Сочи!.. — Счастливо добраться до Сочи! — раздалось за моей спиной. — Отдохнуть… Загореть!.. Я обернулся, чтобы поблагодарить на добром слове своих попутчиков, но толпа двинулась к выходу и разделила нас. Веселый моряк, ехавший со мною от самого Хабаровска, помахал издали рукой, забавно надул щеки и сделал кругообразный жест перед лицом. Я понял: он желал мне поправиться в Сочи. Сплошным потоком двигались по перрону зимовщики, моряки, пограничники, золотоискатели, лесорубы и геологоразведчики. (Представители этих романтических профессий прибывают в Москву, как известно, через северные ее ворота — Ярославский вокзал. У себя, на Земле Ветлугина, я отвык от тесноты. Так получилось, что, протискиваясь к выходу со своими чемоданами, я нечаянно толкнул одним из них высокого и толстого человека средних лет, который стоял, как столб, среди колышущейся толпы и что-то с глубокомысленным видом записывал в блокнот. — Извините, пожалуйста! — Ах, это вы! — довольно спокойно сказал он, поднимая голову. — А я встречаю вас. — Как? Меня? — Да. Я Савчук. Савчук?.. Ну конечно! Раза два или три, помнится, я видел его у Лизы. — Ни за что не узнал бы вас, — признался я, пожимая ему руку. — Вы стали таким массивным. Отрастили брюшко… — Сидячая жизнь, — пробормотал Савчук, стыдливо запахивая пальто, из-под которого достаточно явственно выпирал живот. — Целыми днями в музее, за письменным столом… — Но у вас оригинальная манера встречать, — пошутил я. — Не задень я вас чемоданом… Савчук отвел глаза в сторону. — Пришла, понимаете, в голову одна мысль, вытащил блокнот, чтобы записать, и… Он выхватил у меня из рук чемодан. — Нет, нет, я понесу. Как можно! Вы — гость. — Спасибо! Но откуда узнали, что именно сегодня?.. — Лиза, уезжая, просила встретить вас. Лиза в командировке. — Я знаю. Получил радиограмму перед отъездом. Она полетела на реку со смешным названием — Вава. — Виви, — поправил Савчук. — Это приток Нижней Тунгуски, недалеко от Туры. — Но мне неловко. Я затруднил вас. — Наоборот, что вы! Я рад. Я, признаться, нуждаюсь в вашей консультации… Дело в том, что в руках есть кончик нити, ну, неразгаданная тайна, что ли, как это принято называть… Он запнулся и замолчал. Вот оно что!.. Савчук (кажется, археолог или этнограф?) обременен неразгаданной тайной — как я сразу не догадался! Ведь сам когда-то был в его положении, ходил с отсутствующим видом и натыкался на прохожих из-за одной загадки, ныне благополучно решенной: Земли Ветлугина, или, по-старому, Архипелага Исчезающих Островов. Неужели я выглядел так же?.. Взгляд Савчука показался мне усталым и беспокойным. Щеки были выбриты наспех. В экипировке наблюдалась небрежность. Полосатый галстук, например, был повязан так, что взгляду открывалась неприглядная медная запонка. Брюки — я сразу заметил это — отглаживались, за недосугом, по старому студенческому способу: собственной особой владельца, подкладывавшего их на ночь под матрац. — Случайно наткнулся, знаете ли… Работая над архивными документами семнадцатого века, — продолжал мой спутник. Интонации его голоса стали почти умоляющими. — Мне и раньше было известно об одном легендарном народе, который… — Стоп! Стоп! — Я засмеялся. — Консультация на перроне?.. Я же транзитный пассажир, в Москве проездом. И потом, заметьте: полярник, гидролог!.. Проблемы народоведения далеки от меня, как… ну, как Земля Ветлугина от Москвы. — Тут есть особые обстоятельства, — смиренно заметил Савчук. — Вот как! — Да. Вначале я думал, что сообщение о народе «икс» можно отнести к числу апокрифических. Но после того как в Москву доставили закольцованную птицу с запиской на бересте… — Птица?!. Записка?!. Ничего не понимаю!.. Мы вышли на Комсомольскую площадь. В мокром асфальте ее весело отражались цветные пятна трамваев и автобусов. Снега уже не было. Хлопотливые дворники оттеснили зиму с улиц и площадей на задворки, куда-то между помойкой и дровяными сараями, где, по календарю, ей и полагалось быть. Двадцать шестое марта! Март, первый весенний месяц, юность года! Все, все еще впереди: и благоуханная весна, и пышное лето, и золотая осень, венчающая год!.. Я думаю, у каждого человека бывают мгновения, когда он кажется себе собственным своим младшим братом. Со мной это случается в марте. Метнется навстречу ветер (в марте он дует порывами, будто выскакивает из-за угла) и словно встряхнет что-то во мне. Странная иллюзия овладевает мною. «Полно, — думаю я, — может ли это быть? Правда ли, что прожита жизнь? Не приснилась ли она?..» Вдруг представится, что я снова подросток, спешу из библиотеки с охапкой книг под мышкой, вечер, весна, ветер раскачивает вдоль улицы висячие фонари. Я остановился под фонарем, хочу понять, что это со мной. Впрочем, это только радость, но радость необыкновенная. Распирающая грудь! Приподнимающая над землей! Что это?.. О, всего лишь взволнованное ожидание счастья… Кто сказал, что юность неповторима? Вздор! Надо лишь, чтобы такой вот старый приятель повстречался на пути — весенний ветер, дующий порывами, зовущий куда-то, насыщенный влагой и беспокойством. Вот и сейчас, на Комсомольской площади, словно что-то толкнуло в грудь. Полузабытое, милое ощущение!.. Им, ожиданием счастья, встретила меня Москва после долгой разлуки с нею!.. — Не подлежит сомнению, — бубнил тем временем Савчук над ухом, — что записку отправил наш современник. Даты нет. Предполагаю, однако, что написана не ранее тысяча девятьсот девятого и не позднее тысяча девятьсот семнадцатого года. Слова трудно разобрать, но… Вы, конечно, едете в такси? Я заметил, что Савчук деликатно, локотком, оттесняет меня к стоянке такси. — Зачем? — удивился я. — На метро скорее. Ведь я живу рядом с Библиотекой Ленина. — В такси как-то удобнее. В голосе его прозвучало разочарование. Видимо, он надеялся, что в такси я дам ему «выговориться. Я взглянул на огорченное лицо Савчука и улыбнулся. Мне стало жаль его. — Видите ли, Владимир… Владимир… («Владимир Осипович», — подсказал он.) Ага, Осипович… Послезавтра выезжаю в Сочи — не хочу просрочить путевку, — а дел в Москве миллион. Надо побывать дома, заявиться в ГУСМП , купить в магазине курортную амуницию: майки, тапки и т. д. Впервые еду в Сочи, представьте себе! Так что времени в обрез. Вот разве завтра… Вы свободны завтра? — Собственно говоря, я… — Очень хорошо, свободны! Значит, едем в Большой театр! Там и потолкуем обо всем. Савчук вздохнул: — Я предпочел бы съездить с вами в музей. — В музей?.. Нет, извините, все расписано заранее. Давным-давно. Еще на Архипелаге Исчезающих Островов. И в подтверждение я вытащил записную книжку, где значилось: «Двадцать шестого марта сделать в Москве: 1. ГУСМП. 2. Майки, тапки и т. д. 3. Большой театр». — Видите, театр?.. Нет, только в театр! С осени мечтаю о театре!.. Да и вам полезно встряхнуться. Закоснели, я думаю, в музее с мумиями со своими. — У нас нет мумий, — промямлил Савчук. — Разве? Глядя на вас, подумаешь, что… Впрочем, шучу, шучу!.. Ну, все!.. Побрейтесь, приведите себя в порядок. Завтра в семь часов жду у Большого театра! По-видимому, с этим невозможным человеком надо было разговаривать именно так: решительно, кратко, в повелительном наклонении.
В Москве проездом
