Ермаков молчал. Каждый раз, когда товарищи уходили на поиски, он с трудом, волоча вывихнутую ногу, выползал наружу и часами сидел около транспортера, положив на колени автомат, — ждал сигнала. Пока остальные отдыхали, измотанные многочасовой ходьбой, он дежурил наверху или пытался связаться с «Хиусом». Ермаков ждал и боялся разговора с далеким штурманом, но, когда наконец радостный голос Михаила Антоновича донесся из репродуктора, прерываемый раздражающим треском помех, командир заговорил в спокойном, даже слегка шутливом тоне. Сказал, что цель близка, все в порядке, настроение бодрое. Немного задержались в скалах из-за плохой дороги, но это не страшно. Все члены экспедиции шлют привет. Прислушиваясь к этому разговору, геологи молчали одобрительно — Михаилу ни к чему знать все. Ему и так несладко в одиночестве. В этот день Юрковский сделал последнюю безумную попытку раскрыть тайну исчезновения Богдана. Опытный скалолаз, он ухитрился взобраться на вершину одного из самых высоких столбов метрах в ста от «Мальчика». Тридцатиметровая черная громадина была расколота вдоль, и, упираясь в края трещины, геолог с нечеловеческой ловкостью вскарабкался на нее, чтобы осмотреть окрестности. Быков и понурый Дауге терпеливо стояли у подножия. Потом, когда Юрковский спустился вниз и отдыхал, упираясь спиной в гладкий камень, они так же терпеливо ожидали, что он скажет. Но Юрковский сказал только: — Голконда близко… Как на ладони… Ермаков ждал их около «Мальчика», пропустил в люк, пролез сам и, когда все сняли шлемы, сказал очень тихо: — Выступаем через час. Быков не удивился — он ждал этих слов. Даже если бы кислородный баллон Спицына был исправен, запасы кислорода в нем должны были кончиться уже давно, а то, что мог вытянуть из венерианской атмосферы кислородный фильтр, могло затянуть агонию удушья только на тридцатьсорок часов. Богдан Спицын был мертв. Но, когда Ермаков объявил, что «Мальчик» выступает, Юрковский стиснул руки, а Дауге поднял темное лицо с усталыми, запавшими глазами. — У нас нет времени. Оставаться здесь дольше я не считаю возможным и… целесообразным. Юрковский, шатаясь, поднялся: — Анатолий Борисович!.. Ермаков молчал. Юрковский, беззвучно шевеля губами, прижимал к груди трясущиеся руки. Дауге снова понурил голову. Молчание длилось бесконечно, и Быков не выдержал. Он поднялся и направился к пульту управления. И тогда, высокий, надорванный, прозвенел голос Юрковского: — Я не уйду отсюда! Глаза его блуждали, на белых щеках вспыхнули красные пятна. — Он здесь, где-то рядом… может быть, он еще… Я не уйду… — голос сорвался, — Анатолий Борисович! Ермаков проговорил мягко, убеждающе: — Владимир Сергеевич, мы должны идти. Богдан умер. У него нет кислорода. Мы должны выполнить свой долг. Мы не имеем права… Вы думаете, первым экспедициям в Антарктике было легче? А Баренц, Седов, Скотт, Амундсен?.. А наши прадеды под Сталинградом?.. Смерть любого из нас не может, не должна остановить наступления… Никогда Ермаков не произносил столь длинных речей. Юрковский, цепляясь за стены, придвинулся к Ермакову: — Мне плевать на все!.. Мне плевать на Голконду! Это подло, товарищ Ермаков! Я не уйду! К черту! Я остаюсь один… Быков увидел, как лицо Ермакова стало серым. Командир планетолета не шевельнулся, но в голосе пропали дружеские нотки: — Товарищ Юрковский, прекратите истерику, приведите себя в порядок! Приказываю надеть шлем и приготовиться к походу! Он резко повернулся и сел за пульт управления. Юрковский, весь сжавшись, будто готовясь к прыжку, следил за ним дикими глазами. Он был жалок и страшен, и Быков, не сводя с него глаз, шагнул к нему. Но не успел: стремительным кошачьим движением, выпрямившись, как стальная пружина, геолог рванулся к люку. В руках его вдруг оказался автомат. — Так? Да? Так? — выкрикнул он. — Пусть! К черту! Я остаюсь один! Быков схватил его за плечо. — Куда? Без шлема, сатана!.. Юрковский ударил его прикладом в лицо, брызнули темные капли на силикетовую ткань костюма. Быков, навалившись, рвал у него из рук оружие, ломая пальцы. Оба рухнули на пол. Юрковский сопротивлялся бешено. Перед глазами Быкова блестели оскаленные зубы, в ушах хрипел задыхающийся шепот: — Сволочь!.. Пусти, гад!.. Кирпичная морда… Жандарм, сволочь!.. Быков вырвал наконец автомат, отбросил в сторону. Пол качнулся, раздался визгливый скрежет — «Мальчик» разворачивался, уходил от проклятого места, от ненайденной могилы, лязгая сталью по серому камню. — Иоганыч!.. Что же ты? Иоганыч… Богдан… — Юрковский застонал, запрокинув лицо. Быков выворачивал ему руки. — Надо, Володя, надо! — Дауге стоял над ним, держась за качающиеся стены. Перекошенное землистое лицо. Потухшие глаза. Мертвый, чужой голос: — Надо, Володя, надо… будь оно все проклято!..
Ну здрасти... Быков. Жилин, Юрковский - в скольких произведениях про Мир Полдня они еще появляются.. И вообще - как фамилия главного героя в твоих любимых "Хищные вещи века"? Сказать, или сам вспомнишь? ))))
Вот я тоже читала и думала: "Да неужели во времена социалистического реализма они бы отважились написать не хэппи энд? Нет, это просто невероятно, это была бы фантастика!" Ну вопчим, правильно я думала. :)
Мне все части трилогии именно этим и нравятся - отсутствием счастливого конца в принципе. Его нет в жизни, его нет в правильных книгах. Когда первый раз читала"Волны гасят ветер" было так грустно в финале...
Быков успел заметить, что огненные щупальца уже окружили транспортер, сомкнувшись метрах в трехстах от него. Они образовали почти правильное кольцо.
«Кольцо… — вдруг подумал Быков. — Огненное кольцо… Где я слыхал о кольце?»
Дауге уже шел, волоча по земле за ремень металлический бачок-контейнер для радиоактивных образцов. Под мышкой он держал тяжелый щиток.
— Вот дьявол! — изумленно сказал Юрковский.
Быков поглядел под ноги и увидел, что отрубленный кусок пленки расплылся звездой, выбросив длинные тонкие отростки в сторону красного ковра. И вдруг он вспомнил: «Красное кольцо! Берегись Красного кольца! Загадка Тахмасиба…»
Ну вот скажите мне, как можно было забыть о Красном кольце? :)
Роман "Страна багровых туч" - первое крупное произведение братьев Стругацких. Оно наивное, но как раз и интересно своей наивностью. И сами Стругацкие этот свой роман не любили.
В этой книге для меня было удивительно и неправдоподобно, что герои при таком тесном контакте в комической экспедиции обращаются друг к другу по имени и отчеству, как бюрократы какие. :) И что бы вы думали? Уже в следующей книге "Путь на Амальтею" те же герои обращаются уже друг к другу запросто, по-свойски типа Володька. :) Крутиков всех называет: Лешенька, Володенька, Ванюша. Мне кажется это Стругацкие специально так сделали в следующей книжке, прикалываясь над излишним пафосом "Страны багровых туч".
Насчет "имени-отчества". Вполне могло не быть никакой задумки. Вполне могло быть так, что в кругах, в которых вращались авторы, было принято подобного рода обращение. Даже с самыми близкими друзьями. В частности, в моей семье даже в семидесятые (когда я был подростком) к родителям было принято обращаться на Вы. И для меня и поныне вполне естественно обращаться по имени отчеству к моим самым близким друзьям. Такие вот дела :)
Ну может быть вы и правы и вполне нормально для членов экспедиции обращаться друг к другу по имени-отчеству. Но в следующей книге Стругацких те же герои уже обращаются друг к другу по именам, без отчеств. И вот это мне, представляется, Стругацкие сделали намеренно, хотя это только мои домыслы ничем не подтвержденные. :) "Путь на Амальтею" гораздо более "хулиганская" книжка по сравнению с "Страной багровых туч".
Надо, наверное, перечитать. В свое время эти книги я читал в обратном порядке, сначала "Путь..", а уж потом, через много лет - "Страну...". Наверное поэтому такое изменение стиля общения героев не бросилось мне в глаза. Да и возраст в котором я их читал (почти младенческий) не давал мне шансов уловить такие "ньюансы". :)
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация |
Вход ]
Ермаков молчал. Каждый раз, когда товарищи уходили на поиски, он с трудом, волоча вывихнутую ногу, выползал наружу и часами сидел около транспортера, положив на колени автомат, — ждал сигнала. Пока остальные отдыхали, измотанные многочасовой ходьбой, он дежурил наверху или пытался связаться с «Хиусом». Ермаков ждал и боялся разговора с далеким штурманом, но, когда наконец радостный голос Михаила Антоновича донесся из репродуктора, прерываемый раздражающим треском помех, командир заговорил в спокойном, даже слегка шутливом тоне. Сказал, что цель близка, все в порядке, настроение бодрое. Немного задержались в скалах из-за плохой дороги, но это не страшно. Все члены экспедиции шлют привет. Прислушиваясь к этому разговору, геологи молчали одобрительно — Михаилу ни к чему знать все. Ему и так несладко в одиночестве.
Я не могу здесь спойлер писать.