Пятница, 25.01.2019, 17:01
TERRA INCOGNITA

Сайт Рэдрика

Главная Регистрация Вход
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная » Terra » БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Анджей Збых / Железный крест
10.07.2017, 18:49
В это раннее утро Клос должен был решить несколько вопросов с начальником местного гарнизона. Воспользовавшись случаем, он вышел из управления абвера немного раньше, чем обычно. Его шеф, брюзгливый полковник фон Осецки, сухой как жердь, с вечно кислой физиономией из-за больной печени, выехал во Львов на совещание руководителей управлений абвера «Ост». Клос мог уйти со службы, никому не докладывая.
Он отказался от услуг останавливавшихся перед ним велорикш, по привычке пристально всматриваясь в лицо каждого, чтобы проверить, нет ли среди них знакомых, которые могли бы за ним следить. Убедившись, что никто из этих парней в гарусных фуражках ему не известен, спокойно свернул на улицу Кошикову.
Обер-лейтенант задержался перед витриной обувного магазина, чтобы убедиться, не идет ли за ним кто-нибудь. На витрине стояли модные сапоги, так называемые офицерки, которые предпочитали в то время носить молодые люди. Изящная линия сапог покоряла даже немецких офицеров. Многие из них прохаживались в офицерках, пошитых умелыми варшавскими мастерами. Клос же и не думал заменять поношенные, но определенные уставом армейские сапоги, голенища которых спускались гармошкой до щиколоток. Он не любил мундир, но вынужден был носить его в строгом соответствии с требованиями правил ношения военной формы.
Клос пересек улицу Мокотувскую и вышел на Кошикову, где движение было меньше. Несколько прохожих в штатском, боязливо прижимаясь к стенам домов, были готовы в любую минуту скрыться в подъездах. Немцев в форме встречалось немного, хотя это был центральный район Варшавы, где в основном проживали военные.
В эту пору немецкие чиновники сидели за письменными столами многочисленных в этом районе польской столицы учреждений, усердно, с педантичностью составляли всевозможные справки, донесения, сводки, доклады и рапорты, которых все больше требовал ненасытный Берлин.
Деревья на аллеях Уяздовских зазеленели. Клос полной грудью вздохнул свежий воздух. Безлюдная улица чем-то поразила его. Он ощутил беспокойство, но не мог понять причины своего волнения. И когда на бешеной скорости с ревом пронесся черный «мерседес» с фашистским флажком, Клос понял, что пришло время действовать. Он не видел ни одного армейского мундира, ни одного флага с черной свастикой. Не слышал он и топота подкованных жандармских сапог. Казалось, что аллеи Уяздовские остались такими же, как до войны, – тихими, привлекательными, спокойными. Только когда проскочивший мимо него черный «мерседес» визгливо затормозил, вылетая на аллею Шуха, он вспомнил, в чьих руках находится Варшава. Клос повернулся в ту сторону, где медленно поднимался черно-красно-белый шлагбаум и трое эсэсовцев в касках проверяли документы у пассажиров автомобиля.
«Усиленная охрана и повышенная бдительность после удачного покушения польских партизан на одного из высших офицеров немецкого штаба не помогут им, – с удовлетворением подумал Клос, – ибо приговоры польского подполья будут исполняться и впредь».
Обер-лейтенант перешел на другую сторону улицы, издалека заметив сидящего на скамье старого, скромно одетого человека, с окурком, прилипшим к губам. Подлясиньский, как всегда, был пунктуален.
Никому, кто наблюдал бы за ними в эту минуту, не могло прийти в голову, что этот скромный старый человек – типичный польский пенсионер – и тот щегольски одетый, энергичный офицер, лицо которого могло бы красоваться на обложках гитлеровских журналов как идеальный пример чистой нордической расы, – могут иметь между собой что-то общее.
Старик, заметив, что офицер закурил сигарету, встал со скамейки и пошел следом за ним на приличном расстоянии, вероятно надеясь, что немец не докурит сигарету и бросит окурок на тротуар. Даже самый опытный шпик не мог предположить, что в окурке, который старик поднял и положил в металлическую коробочку для табака с вытесненным на крышке портретом моряка, находится ценная информация для Центра. Но если бы она оказалась в руках немцев, то это стоило бы жизни как офицеру, бросившему недокуренную сигарету, так и старику, поднявшему окурок.
На счастье, за ними никто не наблюдал, а если бы кто-то и видел эту сцену, то вряд ли он понял, что этих двух людей что-то объединяет.
Клос прибавил шагу. Вспомнил, что его ожидают у начальника гарнизона. Ему предстояло допросить двух немецких солдат, которых патруль задержал за то, что они, напившись, проклинали войну, национал-социалистическую партию и фюрера. Чем он может помочь этим беднягам, обманутым и оболваненным геббельсовской пропагандой, у которых, хотя и поздно, на многое открылись глаза.
Клос внимательно перечитал донос на солдат какого-то усердного шпика, записи их показаний в следственных протоколах. Он старался по возможности смягчить участь этих парней, но это мало помогало солдатам. Было ясно, что их ожидает полевой суд и, в лучшем случае, штрафной батальон на Восточном фронте.
Клос подумал, что Подлясиньский, видимо, уже дошел до полуразрушенного каменного дома на улице Мокотувской, высыпал на кухонный стол окурки, среди которых только один, брошенный Клосом, представлял особую ценность. По условленной пометке на фильтре сигареты старик обнаружит именно этот окурок, отделит тонкий слой папиросной бумаги и прочитает написанную бисерным почерком зашифрованную информацию о немецкой подводной лодке «U-265», которая проникла в Северное море и представляет опасность для военных транспортов союзников.
А может быть, Подлясиньский прошел мимо дома на Мокотувской, свернул на Вилкую и там, поднявшись по лестнице, одним из четырех ключей на его связке открыл дверь, на которой прибита небольшая медная табличка с надписью: «Феликс Житогневский».
«Подлясиньский? Почему именно Подлясиньский? – задумался Клос. – Настоящая ли это фамилия?» Когда он думал об этом человеке, то всегда называл его Подлясиньским. А иногда Юзефом. Этот невзрачный старичок с аллей Уяздовских, подбирающий окурки, брошенные немецкими офицерами, пользовался четырьмя фамилиями в зависимости от обстоятельств и сложности задания.
Подлясиньский – скромный пенсионер, набожный человек, в период службы в магистрате ежедневно заходил на утреннюю мессу в костел.
Совсем другой Феликс Житогневский, снимающий квартиру на улице Вилкой. И никому в голову не могло прийти, что в стене между расположенными рядом квартирами Подлясиньского и Житогневского существует скрытый переход через гардероб.
Житогневский – легкомысленный мелкий землевладелец, который не брезгует торговлей с немецкими интендантами и, каждый раз бывая в Варшаве, пользуется услугами казино, открытого аккупационными властями для немецких офицеров. Он в свою очередь является совершенной противоположностью Франтишеку Булому.
Франтишек Булый, владелец четырех пароконных подвод, которые он называет экспедиционными платформами для перевозки грузов, ежедневно от десяти до четырех сидит около телефона в своей конторе, называемой для солидности «Транспортное бюро по перевозке грузов», и принимает заказы на доставку мебели или поставляемого в обязательном порядке картофеля. Оборотистый мелкий буржуа, выдавший себя за сторонника оккупантов, но в душе ненавидевший немцев, обогатился благодаря тому, что военные власти не восстановили в городе никакого транспорта, кроме гужевого. Может ли этот человек, который с высокомерием вынимает из кармана жилетки толстую пачку немецких марок, иметь что-нибудь общее с предателем и ренегатом Виталисом Казимирусом?
Когда-то был Виталис Казимирус поляком – теперь стал литовским националистом и прислуживает немцам как консультант управления имперской безопасности по делам оккупированных литовских территорий. Многие с завистью смотрели на Казимируса, который так ловко устроился в управлении имперской безопасности.

Клос всегда восхищался Подлясиньским. Он сам давно перевоплотился в немца, с успехом играл роль офицера абвера, с образом которого слился воедино… но Подлясиньский играл сразу четыре роли, и каждая из них была связана со смертельной опасностью.
Погруженный в свои мысли, Клос не заметил, что уже подошел к зданию комендатуры – резиденции начальника гарнизона. Солдат, проверив пропуск и отдав честь, открыл перед ним двери.


Все было так, как Клос и предвидел. Юзеф Подлясиньский вошел в грязный подъезд полуразвалившегося каменного дома на Мокотувской, прошел через первый и второй внутренние дворы и только в третьем, поговорив немного с дворником, посмотрел на окно своей квартиры. Занавеска была задернута, значит, все в порядке.
На сегодняшнюю встречу с Клосом Подлясиньский не взял с собой Мундека, семнадцатилетнего паренька с улицы Людной, который всегда сопровождал его, идя на расстоянии тридцати метров, готовый в любую минуту в случае опасности выхватить парабеллум из кармана брюк. Юзеф предупредил Мундека, что в полдень к нему должен прийти Адам. Юзеф боялся, что тот не застанет его дома. А это могло осложнить дальнейшую передачу информации, полученной от Клоса. Подлясиньский попросил Мундека, чтобы он при необходимости задержал Адама.
Старик уверенно вошел в дом. Если бы им грозила опасность, Мундек сделал бы все возможное, чтобы предупредить его об этом. Юзеф поднялся в квартиру по наружной лестнице. Открыл дверь, которая вела прямо в небольшую кухню. Мундека не было. Парень показался только тогда, когда Подлясиньский, разобрав кучу окурков, нашел именно тот, который был нужен, достал из кухонного шкафчика старую пишущую машинку и начал расшифровывать информацию.
– Адам приходил? – спросил Юзеф.
– Приходил, – ответил Мундек. – Через полчаса он посетит пана Житогневского.
– Прекрасно. Ты свободен. Можешь еще поспать. – Выпроваживая парня из кухни, Юзеф знал, что тот спать не пойдет, а будет бдительно охранять его.
У Мундека были отличная реакция, острый взгляд, беспредельная преданность делу борьбы с фашистами и ненависть к врагу. Юзеф без колебания вверял ему свою жизнь. Однако и его он не имел права посвящать в детали шифра. И чем меньше Мундек будет знать, тем лучше. Ему и так многое известно, хотя бы то, что Подлясиньский и Житогневский – один и тот же человек. Этого скрыть от него не удалось.
Еще больше знает Адам. Ему известны все четыре ипостаси Подлясиньского. Но Юзеф безгранично верит Адаму. Два года отсидели они вместе в одной камере тюрьмы в Равиче. Два года, день и ночь один на один с этим человеком – этого достаточно, чтобы узнать его и поверить ему.
Перевоплощения Юзефа были хорошо известны и Клосу. Но не Юзеф решал, можно ли доверять Клосу, за него это решил Центр. Восемь месяцев назад Подлясиньский получил срочную шифровку Центра, в которой говорилось, что с этого дня он со своими людьми переходит в распоряжение «J-23», офицера разведки.
А через два дня, когда Юзеф, перевоплотившись во Франтишека Булого, отдыхая, занимался любимым делом – кормил лебедей в Уяздовском парке, – молодой офицер в мундире вермахта неожиданно подсел к нему на скамейку и на чистом польском языке произнес пароль. С этого времени они поддерживали постоянный контакт. Каждый раз при встрече этот офицер сообщал ему номера телефонов и адреса важных немецких функционеров, указывал тайники, где находились донесения агентов, или, как сегодня, в окурке передавал личную информацию.
Едва Юзеф закончил шифровку донесения для передачи в Центр, как раздался приглушенный звонок. Не беспокоя Мундека, он открыл дверцу гардероба, вошел внутрь, отодвинул его заднюю стенку и оказался в подобном же, хотя более элегантном и стильном, гардеробе в спальне квартиры Феликса Житогневского. На ходу накинул на себя пестрый шелковый халат, который сразу же изменил его облик. Сгорбленный старик пенсионер остался где-то там, за стеной, а здесь оказался солидный делец, который живет беспечно, всегда имеет деньги и знает, как их делать.
Через глазок входной двери Мундек увидел околыш шапочки Адама, потом и его лицо. Все в порядке, Адам пришел один.
– Газовый счетчик, вельможный пан, – плутовски усмехнулся Адам, когда ему открыли дверь. Он никогда не забывал произнести эту фразу, хотя она предназначалась не хозяину квартиры, а кому-то другому, кто мог бы в это время оказаться на лестнице. Адам осветил электрическим фонариком газовый счетчик, аккуратно записал цифры, заполнил квитанцию на оплату израсходованного газа. С благодарностью получил от хозяина квартиры деньги и небольшую карточку, которую сунул за околыш шапочки.
– Как дела, Адам?
– В порядке, Феликс. Когда меня отправишь в лес, как обещал? Скоро мозоли будут на ногах от хождения по этим лестницам.
– Не торопись, Адам. Я помню о своем обещании. Но ты мне пока нужен здесь. Не забыл, где должен быть через неделю?
– Помню. В экспедиционном управлении.
Они крепко пожали друг другу руки. Визит инкассатора из газовой конторы длился немного дольше, чем положено. Они оба были опытными конспираторами и хорошо знали, что даже такая мелочь, как задержка инкассатора в чужой квартире может показаться кому-нибудь подозрительной и стать причиной непоправимого несчастья.
После ухода Адама Житогневский подумал: «Нет даже времени поговорить о деле со своим человеком».
И жаль ему стало Адама, с которым они два года вместе просидели в тюремной камере в Равиче.


Клос быстро закончил работу в гарнизонной комендатуре. На этот раз ему пришлось разбираться стремя фронтовиками, находившимися в краткосрочном отпуске. Фронтовики, видимо не без оснований, нагрубили унтер-офицеру жандармского патруля, обозвав его грязной свиньей. Оскорбленный унтер решил приписать им политическое дело.
Клос вынужден был призвать ретивого жандарма к порядку. Унтер покраснел от ярости, когда обер-лейтенант Клос в нескольких словах объяснил ему разницу между фронтовыми солдатами, которые на неделю вырываются из пекла Восточного фронта, и жандармской крысой, которая с начала войны торчит в глубоком тылу и вымещает свою злобу на солдатах, проливающих кровь за фюрера.
Солдат он приказал выпустить, а унтера предупредил, что если тот еще раз самовольно задержит фронтовиков, пребывающих в отпуске, то будет наказан в дисциплинарном порядке.
В ходе разбирательства дела Клос, к своему удовлетворению, получил от болтливых солдат-фронтовиков ценную информацию о дислокации двух танковых полков и одной пехотной дивизии на Восточном фронте, а также об угнетенном настроении солдат от понесенных потерь в последних боях.
Может быть, это и не было открытием, ибо Центр имел более обширную информацию о положении на фронте. Но Клос никогда не упускал случая, чтобы информировать Центр даже о таких мелочах, которые могут послужить подтверждением ранее добытых сведений и помочь командованию уточнить расположение немецких войск на том или ином участке фронта.
Какой вклад внес он сам в разгром гитлеровских войск? Над этим Клос никогда не задумывался. Знал, что таких, как он, патриотов, ведущих тайную войну с врагом, много. Он понимал, что основной удар наносят те, кто с оружием в руках сражается на фронте против гитлеровцев. Но сознавал также, что благодаря таким, как он, действующим в логове врага, они могли побеждать с меньшими потерями и это придавало Клосу сил.
Разведчик вышел на ярко освещенную солнцем площадь перед зданием гарнизонной комендатуры. Что сделать? Пойти в управление абвера уже поздно, да и шеф вернется только к вечеру. Мрачная комната в офицерской гостинице тоже не привлекала его. Решил отправиться в казино.
– Господин обер-лейтенант, – услышал он чей-то голос за спиной и обернулся. Перед ним стоял один из солдат, освобожденных из-под ареста по его приказанию.
– Слушаю.
– Благодарю вас от себя лично и от своих друзей, – проговорил фронтовик. – Они очень спешили на поезд, а мой отходит через два часа. Специально задержался, чтобы выразить вам нашу признательность, господин обер-лейтенант.
– Что же вы не поехали с ними? Вы ведь из Австрии?
– Да, я родился в Вене, – ответил солдат, – но с тридцать восьмого проживал в Гданьске, на Хорст-Майер-штрассе, и мне кажется…
– Что вам кажется? – спросил с усмешкой Клос, хотя интуитивно почувствовал, что хочет сказать солдат.
В тридцать восьмом году фрау Билдтке, вдова советника гданьского сената, предложила Клосу остановиться у нее на квартире, но, узнав, что он – поляк, тут же отказала ему, Клос вынужден был искать другую квартиру. В то время в Гданьске поляку было трудно найти жилье. Гданьские газеты открыто выступали против поляков и Польши. Наконец ему удалось найти небольшую комнатку в мансарде дома старого железнодорожника, который, несмотря на разгул коричневого террора, не снял со стены в своей небольшой столовой фотографию Карла Либкнехта. Это и было на Хорст-Майер-штрассе.
– Так что же вам кажется? – повторил вопрос Клос и почувствовал, как капельки холодного пота покатились по спине. Провокация? Может, он раскрыт? Не потому ли полковник фон Осецки так неожиданно выехал?
– Простите, господин обер-лейтенант, видимо, я ошибся, – виноватым тоном проговорил солдат. У парня было открытое, интеллигентное лицо в веснушках. – Мне просто показалось, что я где-то видел вас раньше. Но этого не может быть! Тот был поляком!
– Кто тот, говорите точнее! – Клос почувствовал, как напряжение спало. Парень видел его издалека и не был уверен, что обер-лейтенант Ганс Клос может иметь что-нибудь общее с каким-то поляком, у которого в окне мансарды до поздней ночи горел свет.
Клос попросил солдата подробнее рассказать о том поляке, так удивительно похожем на него, обер-лейтенанта. Сам Клос вспомнил молодого студента из Гданьска, который любой ценой хотел научиться у немецкого профессора строить корабли. Ему стало жаль этого парня, одетого сейчас в солдатский мундир.
– Вы действительно уверены в этом сходстве? – спросил у него Клос. И тогда тот кивком подтвердил, Клос добавил: – Это ошибка. Если бы я и тот поляк сейчас встали рядом, то вы заметили бы, что мы с ним вовсе не похожи друг на друга.
Воспоминания этого бывшего гданьского студента, который действительно в тридцать восьмом году видел в окне Клоса, до поздней ночи сидящего над книгами, взволновали разведчика. К счастью, сам солдат не заметил этого.
– А вы знаете, господин обер-лейтенант, – сказал солдат при прощании, – железнодорожника, который сдавал комнату тому поляку, вскоре арестовали. И он больше не вернулся.
– Вот как? – спросил Клос с удивлением, как будто бы не понимая, о чем идет речь.
– Да, в сентябре тридцать девятого, после присоединения Гданьска к рейху, его арестовало гестапо.
– Значит, заслужил, – холодно проговорил Клос и строго, по-военному отдал честь солдату, который заторопился на свой поезд.
Клос быстрым шагом пересек площадь, направляясь в казино. Всю дорогу его не покидало воспоминание о худощавом старике в очках с металлической оправой. Клос искренне жалел этого доброго человека, погибшего в застенках гестапо.
------------------------------------
Категория: БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Всего комментариев: 2
1 Доктор   (12.07.2017 11:11)
Пока русские насиловали десять миллионов немок, отважные поляки сражались с гитлеризмом и штурмовали Берлин.

2 big_bang   (12.07.2017 14:04)
Не сразу понял что вы шутите.

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
-->
Поиск

Меню сайта

Чат

Статистика

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0

 
Copyright Redrik © 2019
Сайт управляется системой uCoz