Геза Гардони / Сочинения в двух томах. Том 1. Звезды Эгера
09.04.2017, 19:21
ВОТ ГДЕ ВЕНГЕРСКИЕ ВИТЯЗИ РОДЯТСЯ
Мальчик и девочка купались в речке. Может, им и не пристало купаться вместе, но этого они еще не знали: мальчику было семь лет, а девочке пять. По лесу пошли - на речку набрели. Солнце жарко припекало. В заводи речной вода озерком разлилась. Озерко понравилось детям. Сперва они окунали только ноги, потом зашли в воду по колени. Штанишки у Гергея намокли, он скинул их, сбросил и рубашонку, и вот уже оба голенькие плещутся в воде. Пусть себе плещутся, кто их увидит! Дорога на Печ проходила поодаль, за деревьями, а в лесу ни души. Ох, и досталось бы им на орехи, если бы кто-нибудь их увидел! Мальчик еще куда ни шло, он не барич. Но девочка - из господского дома, дочка самого Петера Цецеи, барышня! А удрала из дому без спроса. По ней сразу видно, что барский птенчик - вся беленькая, точно сметана. Прыгает в воде, а белокурые косички так и взлетают над тоненькой шейкой. - Герге! - смеясь, окликнула она мальчика. - Поплывем! Худенький смуглый Гергей подставил спину девочке, та обняла его за шею, и мальчик устремился к берегу, а малышка, дрыгая ножками, закачалась на воде. Подплыв к берегу, Гергей схватил осоку за зеленый чуб и тревожно оглянулся вокруг. - Ой, а где же Серый? Он вылез из воды, обежал все кругом, пошел рыскать между деревьями, шарить глазами по земле: нет ли где следов? - Подожди, Вицушка, подожди, я сейчас вернусь! - крикнул он девочке и голышом помчался по конским следам к печской дороге. Вскоре он вернулся верхом на старом сером коне, взнузданном какой-то жалкой пеньковой уздечкой. Уздечка была привязана к ноге коня, да развязалась. Мальчик молча стегал Серого веткой кизила. Он побледнел от испуга, то и дело оглядывался. Добравшись до реки, обхватил шею коня и соскользнул на землю. - Спрячемся! - шепнул он девочке, весь дрожа. - Спрячемся! Турок идет! Мигом привязал он коня к дереву, собрал одежду, и они нагишом побежали к боярышнику, спрятались за кустом, зарылись в опавшую листву. В те времена турок нередко можно было встретить на дорогах. Ты, милый читатель, ошибаешься, если думаешь, что двое ребятишек купались в речке нынче летом. Где они теперь - и эти дети, и турки, да и все прочие люди, которые предстанут перед тобой в этой книге, будут ходить, говорить, смеяться или плакать? Все они давным-давно стали прахом… Любезный мой читатель, отложи-ка в сторону свой календарь и мысленно возьми в руки календарь 1533 года. Представь себе, что сейчас май месяц 1533 года и в Венгрии владычествуют и король Янош, и турки, и Фердинанд I. Маленькая деревушка, откуда родом эти дети, приютилась в одном из ущелий Мечека. Тридцать мазанок и большой каменный дом - вот и вся деревня. Окна и в барском доме, и в мазанках затянуты промасленным полотном, а в остальном крестьянские постройки ничем не отличаются от нынешних лачуг, крытых соломой. Деревенька стоит в густой чаще, и жители ее думают, что турки никогда к ним не доберутся. Да и как добраться? Дорога крутая, колесных следов не видно, колокольни и то нет. Люди живут и помирают в этом глухом уголке, точно муравьи в лесу. Отец Герге был кузнецом в Пече. Когда он скончался, мать забилась сюда, в Керестешфальву, вместе со своим отцом - старым, седым крестьянином, участником восстания Дердя Дожи. Потому и приютил его у себя хозяин деревни - Цецеи. Дед пробирался иногда лесом в Печ за подаянием - на это и жили они всю зиму. Кое-что, правда, перепадало и с барского стола. Вот и в тот день старик вернулся из города. - Попаси-ка Серого, - велел он внуку, - бедняга с утра не евши. Да напои его в речке. Герге направился с конем на опушку леса. По дороге, когда он проходил мимо барского дома, из садовой калитки выскочила малютка Эва: - Герге, Герге, можно, и я с тобой пойду? Герге не посмел отказать барышне. Он слез с коня и повел Эву, куда ей захотелось. А захотелось девочке пуститься вслед за бабочками. Бабочки же полетели в лес, и ребятишки побежали за ними. Наконец Герге увидел речку и пустил коня пастись. Так попали они в речку, а из речки - за куст боярышника. Теперь оба притаились: турка боятся! И не зря боятся! Вот послышался треск сухих сучьев, и меж деревьями показались белый турецкий колпак со страусовым пером и лошадиная морда. Турок огляделся, повертел головой. Взгляд его остановился на сером коне. Своего низкорослого гнедого он вел в поводу. Теперь турка хорошо было видно. Смуглый человек с костлявым лицом. На плечах у него светло-коричневый плащ, на голове островерхий белый колпак. Один глаз завязан белым платком, вторым он разглядывал привязанного к дереву серого коня. Конь ему не понравился - это видно было по лицу турка, - и все же он отвязал его. Куда больше пригодился бы турку мальчик, которого он видел на коне. На мальчиков спрос хороший. На константинопольском невольничьем рынке за него втрое дадут. Но парнишки нет нигде. Турок заглянул за деревья, осмотрел ветки, потом крикнул по-венгерски: - Мальчик, где ты? Выйди, дружочек! Я дам тебе инжиру… Не бойся, иди сюда! Но ребенок не показывался. - Да выйди же! Не бойся, я тебя не трону… Не хочешь, значит, выйти? Тогда я уведу твоего коня. Он на самом деле взял обоих коней за поводья и скрылся с ними среди деревьев. Дети, побледнев, молча слушали турка. Никакими обещаниями инжира не разогнать было их ужаса. Слишком часто слышали они дома: «Вот турок тебя заберет!» - и разные страшные сказки о турках. Приманками их не возьмешь! Но когда турок пригрозил, что уведет коня, Герге пошевельнулся. Он взглянул на Эвицу, точно ожидая от нее совета. Лицо его исказилось, будто он наступил на колючку. Серого уводят! Что скажут дома, если он вернется без коня? Но малышка Эва оставила без ответа все его сомнения. Белая как полотно, сжалась она возле него в комочек, и большие кошачьи ее глаза от ужаса подернулись слезами. А Серый уходил. Герге слышал крупные, ленивые шаги своего коня. Сухая листва однозвучно шуршала под копытами. Стало быть, турок и вправду уводил коня. - Серый… - всхлипнул Герге, и уголки его губ опустились. Он поднял голову. Уходит Серый, уходит. Валежник так и трещал у него под копытами… О, глупый!.. И вот уже страха как не бывало. Гергей вскочил и голышом понесся вслед за похитителем. - Дядя! - крикнул он, дрожа. - Дядя турок! Турок остановился, ухмыльнулся. Ой, какой уродина! Оскалился, словно укусить хочет. - Дядя, отдай Серого… - пролепетал Гергей сквозь слезы. - Серый-то наш конь… И мальчик остановился шагах в двадцати от турка. - А коли ваш, иди сюда, - ответил турок, - и возьми его. Он кинул повод Серого. Ребенок видел сейчас только своего коня, и когда тот нехотя тронулся с места, Гергей подскочил к нему и схватил за повод. В тот же миг схватили и его самого. Большая, сильная рука турка сжала тонкую голую ручонку, и мальчик взлетел на гнедого коня, прямо в седло. Герге завизжал. - Цыц! - гаркнул турок, выхватив кинжал. Но Герге кричал еще истошнее: - Вицушка! Вицушка! Турок обернулся посмотреть, кого зовет мальчик. Рука его сжала кинжал. Когда же из травы высунулся второй голенький ребенок, турок сунул кинжал в ножны и улыбнулся. - Иди, иди сюда, - сказал он, - я тебя не трону. - И, потянув коней за поводья, направился к девочке. Герге попытался слезть с коня, но турок звонко шлепнул его по спине. Герге заревел, однако остался на месте, а турок, бросив коней, побежал за девочкой. Бедняжка Вица и рада бы убежать, да ножки у нее короткие, а трава высокая. Она споткнулась, упала и мгновение спустя визжала и билась в руках турка. - Цыц! - шлепнул ее турок. - Цыц, молчи! А то я тебя съем. Гам-гам! Девочка умолкла, и только сердечко ее колотилось, точно у воробышка, зажатого в руке. Но когда подошли к лошадям, девочка снова закричала: - Папочка! Папа! Тому, кто попал в беду, всегда ведь кажется, что вопль его будет услышан и в самой дальней дали. Герге тоже тер кулаками глаза и ревел во весь голос: - Я пойду домой! Я хочу домой! - Молчи, поганый ублюдок! - заорал на него турок. - Вот сейчас разорву тебя пополам! И он угрожающе потряс кулаком. Дети притихли. Девочка была почти в беспамятстве от страха. Герге сидел на гнедом турка и тихонько всхлипывал. Они тронулись в путь. Выехали из леса. Герге видел, как вверх по дороге через Мечек тянутся обозы и рядом с ними скачут верхом пестро наряженные турки - конные акынджи, идут пешие асабы, наемники в разношерстной одежде. Сидя на быстрых низкорослых лошадках, всадники скакали к Печу. Люди, шедшие впереди, сопровождали около десяти повозок и телег. На телегах в беспорядке навалены были перины, одеяла, покрывала, шкафы, кровати, бочки, стулья, звериные шкуры и мешки с зерном. Рядом с телегами, скорбно опустив голову, плелись невольники. Руки у них были закручены за спину, ноги скованы цепями. У нашего янычара было три телеги и семь невольников. Кроме него, шли еще пять янычар в синих шароварах, красных башмаках и белых колпаках, в которые спереди были засунуты костяные ложки. У одного, правда, в колпаке торчала деревянная ложка. Тут же шли и три асаба в меховых шапках и с длинными копьями в руках. На колпаке нашего кривого янычара колыхалось запыленное белое страусовое перо, свисавшее чуть не до середины его спины. Пока янычар был в лесу, все три его телеги стояли у обочины дороги, пропуская остальных. Турки ехали к себе домой. Ребятишек и серого коня янычары встретили дружным смехом. Что они лопочут там по-турецки - Герге невдомек. Но, видно, они говорят о нем, о Вицушке и о коне. Только посмотрят на него и на Вицушку - улыбаются. А как взглянут на коня - руками машут, точно от мухи отмахиваются. Турок бросил обоих ребятишек на телегу, прямо на узлы с мягкой рухлядью. Там сидела толстощекая девушка-невольница; ноги у нее были скованы цепями. Ей турок и поручил детей. Затем один из янычар развязал грязный мешок и вытащил из него всякую детскую одежонку. Тут и юбчонка, и сермяга, и поддевка с плоскими медными пуговицами, и шапка, и шляпа, и маленькие сапожки. Турок отобрал две рубашонки, маленькую сермягу и швырнул их на телегу. - Одень ребят! - приказал девушке одноглазый. Девушке-крестьянке на вид лет семнадцать. Одевая ребятишек, она целовала, обнимала их. На глазах у нее были слезы. - Как зовут тебя, ангелочек мой? - Вицушка. - А тебя, душенька? - Герге. - Не плачьте, милые, я буду с вами. - Домой хочу, - проговорил Герге сквозь слезы. - И я тоже домой… - всхлипывая, залепетала Вицушка. Дети прижались к девушке. Вица прильнула к ее груди. Герге притулился сбоку. Девушка обхватила их обеими руками, целовала, гладила раскрасневшиеся и мокрые от слез личики.
Деревенские собаки, сердито тявкая, наскакивают на седобородого, длинноволосого паломника. Не размахивай он своим высоким посохом с крестом наверху, они, верно, стащили бы с него сутану. Сперва паломник шел посреди дороги, но, увидев, что злых лохматых собак становится все больше и больше, отступил к плетню и, размахивая палкой, остановился в ожидании - авось кто-нибудь да освободит его из-под осады. Но всех, кто выскочил на громкий лай, привлекло другое: по деревне мчались венгерские витязи. Их было пять человек. Впереди скакал белокурый богатырь в красном плаще. На шапке у него журавлиное перо, поперек седла лежит ружье. Из-под легкого вишневого камзола поблескивает кольчуга. Вслед за ним мчатся четверо витязей. Въехав в деревню, они оглядываются по сторонам, точно каждый домик здесь им в диковинку. У ворот господского дома, примостившись на камне, дремлет старик-крестьянин, сжимая в руке пику. Пробудившись от конского топота, он поспешно распахивает ворота, и всадники, проскакав по мосту, въезжают во двор… Цецеи сидит в тени амбара, съежившись, точно старый орел. Тут же несколько его крепостных крестьян стригут овец. В руках у них ножницы, но у пояса висят сабли. Так жили в Венгрии в те времена. Заметив витязей, Цецеи встает и, ковыляя, идет им навстречу. Походка у старого барина чудная: одна нога не сгибается в колене, другая в щиколотке. Да и как им сгибаться, раз обе они деревянные! Нет у старика и одной руки - рукав полотняного камзола болтается. Лицо Цецеи заросло седой бородой, седые волосы спадают до плеч. Витязь с журавлиным пером на шапке соскочил с коня. Бросив повод солдату, он поспешно подошел к Цецеи и, щелкнув каблуками, представился: - Иштван Добо. Добо - рослый, ширококостный человек. Рот у него большой, губы тонкие, волевые, и кажется, будто Добо, словно горячий конь, всегда грызет невидимые удила. Властные серые глаза смотрят пристально. Каждое движение его исполнено силы, а походка упругая, точно у Добо стальные мышцы ног. Цецеи спрятал руку за спину. - Ты у кого служишь? - Глаза старика горят, как угли. - Сейчас у Балинта Терека, - ответил Добо. - Стало быть, ты приверженец Фердинанда? Что ж, добро пожаловать, сынок! - И Цецеи протянул руку Добо, успев окинуть быстрым взглядом и его жеребца, и его саблю. - Из каких же ты, Добо? - Из рускайских, отец. - С Палоцаями состоишь в родстве? - Да. - Выходит, ты из Верхней Венгрии? Как же ты сюда попал? Каким ветром вас сюда занесло? - Мы, отец, едем из Палоты. - Из замка Морэ? - Теперь он уже не замок Морэ. - А чей же? - Ничей. Да и не замок это теперь, а просто груда камней. - Вы разрушили его? - До основания. - Слава богу!.. Да ты, братец, зайди сюда, в холодок, на террасу… Эй, мать, встречай гостя. - И Цецеи снова кинул взгляд на Добо. - Разрушили, говоришь? Маленькая полная женщина суетилась на террасе: вместе со служанкой ставила стол в тень. Тем временем другая служанка отпирала дверцу погреба. - Пишта Добо - родич Палоцаев, - представил Цецеи гостя своей супруге. - А солдатам поставьте вина и закуски. Добо вытащил из камзола красный носовой платок, утер лицо. - Прежде чем присесть, отец, - сказал он, испытующе глядя в лицо Цецеи, - я обязан спросить, нет ли здесь Морэ. Я ведь его ищу. - Здесь? Морэ? Да чтоб глаза мои не видели его, разве только когда он на виселице будет болтаться! Добо продолжал вытирать лицо и шею. - Стало быть, мы сбились со следу. А водицы у вас не найдется? - Погоди, сейчас вино принесут. - Я, отец, как пить захочу, всегда воду пью. Добо взял большой пузатый жбан, поднес к губам, а утолив жажду, шумно вздохнул и сказал: - Отец, а вы позволите передохнуть у вас до вечера? - Какое там «до вечера»! Тоже выдумал! Я тебя несколько дней не отпущу! - Благодарю вас, но сейчас не масленица. Ночь я не спал, а вечером отправимся дальше. Однако кольчугу я бы скинул. Хотя она из дырок сшита, а все же жарко в ней в такую пору. Пока Добо снимал в комнате доспехи, во дворе показался паломник. - Да ты, никак, от монаха явился! - сказал Цецеи, глядя на него с удивлением, и глаза его снова загорелись, точно угли. - От монаха. - Паломник улыбнулся. - А откуда вы изволите знать? - По бороде твоей вижу: вся побелела от дорожной пыли. - Верно. - Потому и догадался, что ты издалека пришел. - И то верно. - А мне из дальних краев передать привет некому, кроме настоятеля Шайоладского братства нищенствующих монахов. Порази его стрела господня, он мне родня. - Да ведь он, ваша милость, давно уже не настоятель, а духовник короля. - И это я знаю, чтоб он сгорел вместе со своим хозяином! Как тебя зовут? - Имре Варшани. - Сколько тебе лет? - Тридцать. - Ну, поглядим, какую ты весть принес! Паломник сел на землю и принялся отпарывать подкладку сутаны. - Ох, и жарища в ваших краях! - весело проговорил он. - А турок сколько! Ну точно мух… - И этим мы обязаны монаху да твоему королю. Куда же ты, к черту, зашил письмо? Варшани вытащил наконец письмо с маленькой красной печатью и протянул Цецеи. - Накормите, напоите этого человека и предоставьте ему ночлег, - сказал Цецеи жене и, сломав печать, развернул письмо. - От него! - произнес он, заглянув в бумажку. - Его почерк. Четкий, буквы будто напечатаны, только мелкие очень. Мне все равно не прочесть. Пошлите-ка за попом.
ВОТ ГДЕ ВЕНГЕРСКИЕ ВИТЯЗИ РОДЯТСЯ
