Чем знаменит еще восемнадцатый год, кроме декрета «Свободы от совести»?.. Множеством декретов о национализации промышленности, земли, банков, организацией многомиллионной Красной Армии, сепаратным Брест-Литовским договором с Германией, постановлением о начале «красного террора», переходом на григорианское летосчисление, переездом советского правительства из Петрограда в Москву, расстрелом государя императора и его семьи… Антихристианское мировоззрение новых правителей России в одной фразе выразил матрос Железняк, заверив 11 января съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, что большевики готовы расстрелять не только десять тысяч, но и миллион человек, лишь бы сокрушить буржуазию. И это были не пустые слова. Даже по заголовкам статей, помещенных в газете «В пути. Известия поезда наркомвоен Троцкого за 1918 год», можно представить состояние России в первый год торжества военного коммунизма: «Трепещите!», «Мировая революция начинается», «В стане контрреволюции», «Пожар мировой революции разгорается», «Приветственные телеграммы тов. Троцкому по случаю взятия Самары», «Бейте нещадно преемников капитала»… «За годы военного коммунизма, — вспоминает Федор Степун, — всего не хватало в Москве. Люди тысячами умирали с голоду, от тифа и «испанки». Очереди на гроба были так же длинны, как на хлеб. Только одного было вдоволь — трупов в анатомическом театре. По свидетельству известного врача, у большинства из них были прострелены затылки». Провизия страшно подорожала, Москва питалась исключительно через мешочников. Как грибы вырастали антикварные и комиссионные магазины, дабы сподручнее было старой Москве распродавать свою старину. Вместо недавнего «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» над улицами вставал крик: «Хлеба!» Ждали чудес, знамений. 18 февраля/3 марта над храмом Христа Спасителя видели лучи заходящего солнца, образовавшие крест. Московские обыватели объясняли, что это Россия приняла на себя крест величайшего в мире переворота, и понесла его, и долго еще будет нести, чтобы изжить во всем мире страдания и голод, эпидемии и духовный разврат. По Москве ползли слухи. Одни передавали их шепотом, другие со злобой, в полный голос, третьи с надеждой, с веселой улыбкой. — Немцы уже в Бологом маршируют. Скоро нас ослобонять придут. — Вот вострубят горнии трубы, проскачет конь бледный, и провалимся мы в тартарары. — Говорят, все в России решили опять по-старому жить. Вот только Петербургская губерния не соглашается. — Большевики-то на той неделе два часа великого князя Михаила Александровича уговаривали: прими корону, и баста! А он уперся: не приму — армии нет, опереться не на что, а на немцев не хочу. — Да враки говоришь, не так все было. Ленин с Коллонтаихой отыскали Вырубову, явились к ней и план обговорили, как на престол возвести царевича Алексея. А сами в Германию собрались — здесь, мол, народ некультурный, не хочет революции, так мы ее для немцев сделаем. 3/16 февраля православную Москву потрясло печальное известие о зверском убийстве девять дней назад Киевского митрополита Владимира, вручившего 21 ноября 1917 года Святейшему Тихону символ патриаршей власти — посох митрополита Петра…
Митрополит Киевский и Галицкий Владимир (в миру Василий Никифорович Богоявленский) родился 1 января 1848 года в семье священника села Малая Моршка Моршанского уезда Тамбовской губернии. Получив высшее духовное образование, он семь лет прослужил в Тамбовской семинарии. Женившись в 1882 году, оставил преподавательскую работу и был рукоположен в священника в Покровской соборной церкви города Козлова. Тихая и мирная жизнь отца Василия была прервана смертью молодой жены, а затем и единственного ребенка. Горько оплакивая родных, отец Василий в своей скорби услышал голос, призывавший его оставить мир и всего себя отдать служению Церкви. 8 февраля 1886 года он принял иноческий постриг с именем Владимира и уже через два года был хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. В последующие годы управлял Самарской епархией, был экзархом Грузии, последовательно возглавлял три главные церковные кафедры — Московскую, Петроградскую, Киевскую. Святитель Владимир всегда проявлял большую заботу о проповеди, помня слова апостола Павла: Горе мне, аще не благовествую! С виду угрюмый и неприступный, поучая с амвона, владыка оживлялся до неузнаваемости, простые и согретые огнем глубокой искренности его слова увлекали верующих, помогая им проникнуться любовью к Богу. Твердость духа и верность Христу владыка выказывал не однажды, а когда настал грозный 1917 год, ему каждодневно приходилось отстаивать древние святоотеческие каноны православия, бороться с воинствующими атеистами и раскольниками. Так, в конце 1917 года, когда митрополит Владимир возглавлял Киевскую кафедру, Украина отделилась от России, и Центральная рада потребовала того же от своей епархии. «Комиссары в рясах» заявились в Киево-Печерскую лавру, в келью святителя. — Владыка, — ласково повели они речь, — Рада предлагает вам возглавить украинскую Церковь. — Я и так ее возглавляю. — Но зачем нам патриарх Тихон? Вы будете у нас своим, украинским патриархом. Или мы хуже кацапов? — Помните четвертую главу Евангелия от Матфея об искушении Господа сатаной?.. Берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. — Владыка, сейчас не время впадать в богословские споры. Не хотите быть патриархом, так дайте сто тысяч рублей, чтобы укрепить нашу самостийную церковную власть. Иначе вам не поздоровится. — Во всякое время готов до конца страдать, только бы не дать посмеяться над верой православной врагам. А денег вы не получите, они принадлежат всей епархии, а не мне и не вам. — Если так, то недолго, владыка, тебе осталось страдать, — с угрозой подступили «комиссары в рясах» к митрополиту. Тут подоспела монастырская братия и выдворила грозных попрошаек за пределы лавры. Святитель Владимир и в последующие месяцы не шел ни на какие уступки раскольникам, ради корысти пытавшимся посеять раздор в Церкви. 23 января/5 февраля 1918 года Киевом овладели большевики. С оружием в руках, в шапках они врывались в храмы и с площадной бранью производили обыски во время богослужений. 25 января/7 февраля солдаты ввалились в лаврскую трапезную, и, напившись чаю, комиссар в кожаной тужурке поинтересовался у трапезника отца Иринея: — Почему у вас комитетов нет? — Зачем? Мы монахи. — Монахи? — зло ощерился новоиспеченный военачальник. — Миллионы собираете, а нас пустым чаем поите? Все из ваших пещер вытащим, золота не найдем — вас перережем. — Ваши уже там побывали. Резали ножами святые мощи, выбрасывали из гробниц, но золота не нашли. — Значит, плохо искали. Ты хоть знаешь, кто был Серафим Саровский?.. Царь! Потому что и серафим, и святой. А мы царей убиваем. Вот и ваш митрополит сейчас станет святым. Айда, ребята, к нему. Было половина седьмого вечера. Комиссар и четверо солдат поднялись в спальню митрополита, заперев за собой дверь. Минут через двадцать вывели владыку, одетого в рясу, с панагией на груди и в белом клобуке. К нему подошел под благословение старый келейник. Комиссар оттолкнул монаха. — Довольно кровопийцам кланяться. Владыка сам сделал шаг к келейнику, благословил его и поцеловал. — Прощай, Филипп. Иноки затворились по кельям. Слышали только скрип сапогов по твердому снегу, бряцанье оружия. Вот раздался резкий лязг железных ворот лавры — святого старца выводили на последние пытки. На рассвете братия от пришедших на богомолье женщин узнала, что тело владыки лежит среди крепостных валов, за стеной лавры. Его лицо и затылок истыканы штыком, несколько ребер сломано, во всю грудь — рваная рана, правый глаз пробит пулей. Ни панагии, ни клобучного креста, ни даже чулок и сапог на священномученике Владимире не было…
Чем знаменит еще восемнадцатый год, кроме декрета «Свободы от совести»?.. Множеством декретов о национализации промышленности, земли, банков, организацией многомиллионной Красной Армии, сепаратным Брест-Литовским договором с Германией, постановлением о начале «красного террора», переходом на григорианское летосчисление, переездом советского правительства из Петрограда в Москву, расстрелом государя императора и его семьи…
