Вторник, 22.01.2019, 03:36
TERRA INCOGNITA

Сайт Рэдрика

Главная Регистрация Вход
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная » Жизнь Замечательных Людей

Владимир Канивец / Александр Ульянов
02.06.2015, 21:58
Когда Илья Николаевич вернулся с занятий домой, Мария Александровна уже по выражению лица его поняла: произошло что-то необычное. Она в это время укладывала Сашу и Аню спать, а потому и не могла тут же его расспросить.
— Мама, сыграешь нам? — спрашивал Саша, кутаясь в одеяльце.
— Хороню. Только закройте глазки и слушайте…
Мария Александровна па цыпочках вышла из детской и села за фортепьяно. Тонкие пальцы ее легко пробежали по клавишам, и комнаты наполнились тихими, ласковыми звуками. Когда замер последний аккорд, Илья Николаевич, стоявший все время рядом, склонился к жене, тихо спросил:
— Ты уже догадалась, что есть новость?
Мария Александровна повернула к нему освещенное луной и оттого еще более красивое лицо, пожала руку. Илья Николаевич потер ладонью лоб, сказал:
— Мне предлагают место инспектора народных училищ.
— Где?
— В Симбирске. Ну, что ты на это скажешь?
— Уезжать отсюда нам нужно. — Мария Александровна задумчиво помолчала, продолжала: — Однако… Мне кто-то говорил, правительство инспекторов утверждает во вред народным школам.
— Нет, извините! — возразил Илья Николаевич. — Инспектор народных училищ — это не воспитатель, которого вполне мог бы заменить фельдфебель. Инспектору даны большие права. И это уже зависит от человека, как он их использует: во вред народу или на пользу ему.
Илья Николаевич долго говорил о народной школе, о роли инспектора. Да, он знает, его ждет много трудностей. Земство только берется за организацию школ. Делает оно это робко, со вздохом. Дворянство, обиженное реформой, отнявшей у него крепостных, вопит о разорении, о гибели России. Ярые крепостники уверяют, что просвещение совсем испортит мужика. Но Илья Николаевич по судьбе своего отца, бедного астраханского портного, с трудом умевшего расписываться, по судьбе неграмотной матери своей, по судьбе брата Василия, по судьбе обездоленных сестер своих, а не по этим разглагольствованиям бар знал, что не свобода и просвещение, а нищета и темнота губят русского человека, а вместе с ним и Россию.
— Если бы ты знала, — говорил Илья Николаевич, — как брат Вася хотел учиться! Но умер отец, и ему пришлось все заботы о семье взвалить на свои плечи. Вместо гимназии он пошел к купцам Сапожниковым служить соляным объездчиком. А меня разве не такая доля ждала, если бы он не помог?
О брате Василии Мария Александровна слышала много хорошего. О матери и сестрах Илья Николаевич тоже говорил с особой теплотой, и ей хотелось увидеться с ними, но тад получилось: летом, в дни каникул, ей приходилось нянчиться с грудными детьми, а зимой, когда замерзала Волга, нечего было и думать о поездке в такую даль на перекладных. Теперь Аня и Саша подросли, с ними уже легче совершить путешествие. И, когда Илья Николаевич, взволнованный воспоминаниями, грустно затих, она сказала:
— Илюша, знаешь что? Давай поедем к твоим, а?
— Как бы это славно было! Мать, наверное, во сне уже видит внучат. Но вот беда: пока я рассчитаюсь, пока вещи на баржу погружу да в Симбирске подыщу какой-то угол, где бы можно было хоть на время приютиться, лето и пройдет.
— Отпусти нас одних.
— Я боюсь, тебе трудно будет в дороге с детьми. Ну, а там…
— Не надо об этом, — мягко остановила Мария Александровна мужа, — давай лучше подумаем, когда мне удобнее всего уехать.

2

Много раз с мамой и Аней Саша играл в путешествия. Садились они на поставленные в ряд стулья, он помахивал кнутиком, а мама так интересно рассказывала, куда, по каким местам они едут, что у Саши дух захватывало от птицей летящей тройки, и он действительно видел не стены и окна комнат, а сказочно красивую дорогу. Дорога вьется по крутому берегу Волги, а внизу, спотыкаясь и падая, тянут баржи бурлаки. Песнь они поют такую скорбную, что у Саши сердце сжимается от жалости к ним. Но вот тройка вылетает на просторы вольной, неоглядной степи, и слышен только свист ветра, перестук копыт да звон колокольчика…
И сегодня вот: не успел Саша проснуться, как к его кроватке подошла мама и, улыбаясь, спросила:
— Хочешь путешествовать?
— А куда поедем?
— Не поедем, а поплывем.
Саша откинул одеяльце, подхватился:
— К бабушке? На настоящем пароходе? Аня, просыпайся быстрее! — кинулся Саша тормошить сестренку. — К бабушке поплывем! На настоящем пароходе! По настоящей Волге!
Когда Аня и Саша засыпали, Мария Александровна поднималась на палубу. Из всего дня эти вечерние часы только и принадлежали ей. Майские вечера на Волге были еще прохладные, и она, укутавшись в шаль, усаживалась в укромном уголке и думала о предстоящей встрече с родными мужа.
Илья Николаевич не любил рассказывать о своем детстве, и если она принималась расспрашивать его, то он отвечал односложно и скупо. Она знала, что Илья отца своего почти не помнил. И Мария Александровна тоже росла полусиротой, без матери. Воспитанием ее занимались тетка Екатерина и отец. Отец был человеком строгим, крутым, воспитание признавал только спартанское. Врач по профессии, он был сторонником модных в то время физических методов лечения. Заставлял детей обливаться по утрам холодной водой, спать в мокрых простынях, что было, по его убеждениям, — а убеждения свои он не менял и твердо проводил в жизнь, — необходимым для укрепления нервов. Ослушаться папеньку никто и думать не смел, и сестры часто плакали, накрывшись подушками, чтобы никто не слышал. Отец не признавал закрытых учебных заведений (а других в то время не было) и не сделал исключения даже и для любимицы Маши: она получила только домашнее образование и, уже будучи взрослой, подготовилась и с успехом выдержала экзамен на домашнюю учительницу.
Темнело. Людской гомон на пароходе стихал. Волга расцвечивалась зелеными и красными огоньками бакенов. Берега тонули в подступавшей темноте, и казалось, вода разлилась до самого горизонта, и пароход, беспомощно хлопая плицами, плывет по этому бескрайному морю. Сон начинал путать мысли, Мария Александровна встала и ушла в каюту. Но уснуть она не могла долго: ведь это уже последняя ночь на пароходе.

3

Мария Александровна слишком хорошо знала своего мужа, чтобы сомневаться в том, что ее встретят не так, как он говорил. И все-таки, подплывая к Астрахани, она заметно волновалась. Всю жизнь она провела в кругу своих. А последние годы, когда отец, уйдя в отставку, поселился в маленькой деревушке Кокушкино, она почти безвыездно жила там. Ей никогда не приходилось жить у чужих, пусть даже очень хороших людей. Она всю дорогу обдумывала, как ей себя вести, и в то же время понимала: это бесполезно. Притворяться не сможет, и все будет хорошо только в том случае, если она придется по душе этим людям такой, какова она есть.
— Мама, мы уже приехали? — допытывалась беспокойная Аня. — А где же бабушка? Где дядя?
Мария Александровна всматривалась в пеструю, возбужденную толпу людей, запрудившую пристань, стараясь угадать, кто же встречает их. Вот матросы бросили трап, и два потока людей — с парохода и на пароход — с криком и гамом двинулись по нему.
Когда первая волна самых нетерпеливых схлынула, Мария Александровна увидела робко пробивающегося к трапу невысокого человека с блестящими на ярком астраханском солнце, густо напомаженными волосами, в черном сюртуке, сидящем на нем неловко, как это бывает с одеждой, которую надевают только по большим праздникам. По тому, как этот человек двинул плечом, она сразу же узнала его: точно так двигал плечом Илья, когда очень смущался. За этим роднившим братьев жестом она разглядела и другие характерные ульяновские черточки: заметно скуластое лицо, калмыцкий разрез глаз, круглый лоб с залысиной, которую он прикрыл искусной прической.
Василий Николаевич тоже узнал Марию Александровну — с двумя детьми она была на пароходе одна, — но продолжал стоять у трапа, пропуская прохожих, теребя белые манжеты и виновато поглядывая в ее сторону. И, только выждав, когда по трапу можно было пройти не толкаясь, он, еще раз поправив закрученную к правой брови прядь напомаженных волос, боком протиснулся на палубу, спросил с полупоклоном, изо всех сил стараясь сдержать разливавшуюся по бледному от волнения лицу радостную улыбку:
— Имею честь видеть Марию Александровну? Ульянов-с. Василий Николаевич, — представился он и церемонно поцеловал руку Марии Александровны. — Это, значит, Саша, а это Анечка? — нагнувшись к спрятавшейся за юбку матери девочке, ласково, с не унявшимся еще волнением в голосе говорил он.
— Очень, очень мы ждали вас. Ну-с? — обратился он опять к Марии Александровне, уже не сдерживая улыбки. — Прикажете вещи взять? Никита, иди-ка, братец, подсоби! — крикнул он сидевшему на козлах бородатому извозчику и сам, забыв о парадной форме своей, проворно начал нагружаться узлами.
Под «Заячьим бугром» на намытой могучей Волгой косе стоял небольшой домик в полтора этажа — верхняя надстройка деревянная, а нижняя, полуподвальная, каменная. Этот домик — все, что оставил в наследство старик Ульянов своим детям. По бедности купил он его в рассрочку у лафетного подмастерья Липаева. И хотя до самой смерти своей не выпускал из рук ножниц и иголки, так и не сумел выплатить весь долг. В ревизской сказке за 1835 год, собственноручно подписанной стариком Ульяновым, — ему в то время было уже 70 лет — значится, что купчей крепости на дом еще не совершено и никаких документов он не имеет, «кроме платежных квитанций, цену коему объявил 260 рублей».
У дома маленькая старушка кинулась к остановившейся телеге. Она металась от Марии Александровны к детям, приговаривая:
— Детки… Деточки мои…
В ее словах было столько ласки, что у Марии Александровны защемило сердце. Она обняла эту маленькую, очень похожую на любимого ею человека женщину и поцеловала. Повернулась к стоявшей в сторонке сестре Ильи Федосье, обнялась с ней, сказала, точно после долгой разлуки вернулась домой:
— Вот я, родные, и увидела вас…
Старик Ульянов оставил только то, что всю жизнь кормило его: большой чугунный утюг, портняжные ножницы, наперсток, подушечку с иглами. Все семейные реликвии свято хранились. По побитому иглами большому наперстку и сточенным ножницам видно было, как долго они служили своему хозяину. Глядя на этот единственный «портрет» основоположника ульяновского рода, Марии Александровне зримо представилось, как могучий старик, сутуля широкую спину, стоял у стола и с хрустом кроил ножницами домотканые холсты.
По тому, с каким почтением все а доме говорили о старике, чувствовалось: власть этого сильного и, видимо, крутого по характеру человека ощущалась до сих пор. Марии Александровне вспомнилось. Илья как-то рассказывал. Отец послал его вечером в лавочку купить чаю на пятачок. Дал он ему гривенник и, строго хмурясь, приказал: «Гляди не потеряй». Маленький Илюша, возвращаясь с покупкой, как на грех, завяз, переходя раскисшую после дождя улицу, да так основательно, что не мог выкарабкаться, не вымазав чай в грязи. Вернувшись домой, он долго стоит за входной дверью, не решаясь показаться отцу на глаза.
Отчаяние придает ему храбрости, и он потихоньку открывает дверь. Отец, воткнув иглу в овчину, помигивая слезящимися от натуги глазами, строго, в упор смотрит на него. Молчание отца длится вечность…
--------------------------------------------------------------

                               
Категория: Жизнь Замечательных Людей
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
-->
Поиск

Меню сайта

Чат

Статистика

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0

 
Copyright Redrik © 2019
Сайт управляется системой uCoz