11 ноября 1960 года я с тревогой в сердце ступил на порог дома номер 3307 по Эн-стрит в Джорджтауне. Мне предстояло впервые увидеть жену нового президента Соединенных Штатов, которую я по долгу службы обязан был защищать, и нельзя было сказать, чтобы эту новость я воспринял с энтузиазмом. Напротив, я с радостью бы согласился служить где угодно, но только не в личной охране первой леди. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, Жаклин Бувье-Кеннеди перед этой встречей волновалась даже больше, чем я сам. У нас обоих не было другого выбора, однако жена президента хотя бы могла отклонить неугодную кандидатуру, что и сделала с первым предложенным агентом. Если бы отказаться решил я, это означало бы конец моей карьеры. Еще вчера я сопровождал уходящего на покой президента Эйзенхауэра во время поствыборной игры в гольф на поле в Огасте. Республиканцы проиграли – правящим кругам еще только предстояло переварить этот факт, но, несмотря на все предстоящие изменения в администрации президента, агенты секретной службы оставались на страже. Для меня было большой честью служить в спецгруппе личной охраны Эйзенхауэра, и я искренне сожалел о том, что ему придется покинуть свой пост, однако в самом ближайшем будущем меня ждали новые заботы. Я был полон надежд и планов насчет своей работы с президентом Кеннеди, мне и в голову не приходила мысль, что что-то может пойти не так. Штат секретной службы Белого дома в то время состоял из сорока человек. Единственной задачей этой команды лучших из лучших было обеспечение безопасности президента в любое время дня и ночи. Мы не состояли ни в одной из партий, а единственной политической группой, которой мы хранили верность, была спецгруппа «Белый дом». У этой системы были и минусы: всем работникам приходилось перестраиваться под стиль правления нового президента, и пусть даже я еще ни разу не видел Джона Ф. Кеннеди вживую, было понятно, что нам предстоит большая работа. Семидесятилетний отставной генерал все еще жил по законам военного времени и требовал от персонала Белого дома того же. Сорокатрехлетний католик-демократ с ирландскими корнями из Массачусетса обещал стать тем самым ветром перемен, которого вся Америка так ждала на пороге шестидесятых. Президента обычно сопровождали три агента, и, едва закончился раунд, нас всех вызвал к себе Джим Роули – руководящий агент спецгруппы «Белый дом». У меня было предчувствие, что эта игра в гольф с Эйзенхауэром станет для меня последней. Впрочем, я был абсолютно уверен в том, что Роули собирается назначить нашу малую группу в охрану будущего президента Кеннеди без изменений. В офисе Роули объяснил нам, что сейчас приходится работать на два фронта: до момента официальной инаугурации, которая должна была состояться в январе, секретные службы все еще охраняют действующего президента Эйзенхауэра, но и для новоизбранного Кеннеди уже требовалось сформировать опергруппы. Другим агентам, Джерри Блейну и Биллу Скайлзу, Роули сказал следующее: – Джерри и Билл, вы будете работать с новоизбранным президентом. Мистер Кеннеди вскоре отправляется в поместье своего отца в Палм-Бич, штат Флорида, где пробудет весь следующий месяц. Он останется там и на праздники. Сегодня вечером вы вылетаете туда. Будущий президент собирался провести во Флориде все оставшееся до инаугурации время. Это означало, что агенты не смогут встретить Рождество и Новый год с семьей. Роули предупредил их, что нужно взять с собой достаточное количество летней одежды. Я слушал эти вполне обычные инструкции с нарастающим волнением: почему Роули ничего не говорит мне? Наконец шеф обратил внимание и на меня: – Клинт. Секретарь по безопасности Том Гейтс сейчас вводит президента в курс дела, а затем возвращается в Вашингтон. Вы летите с ним. По прибытии отправляйтесь в главный офис секретной службы. Директор Боуман хочет с вами переговорить. – Есть, сэр, – лаконично кивнул я в ответ. В моей голове роилось множество вопросов: зачем я понадобился Боуману? Почему меня не отправили в Палм-Бич вместе со Скайлзом и Блейном? Я никогда бы не осмелился задать их вслух: Роули был безусловным лидером нашей группы, его авторитет был непререкаем. Тем не менее я уже начинал понимать, что впереди меня ждут не самые приятные новости. Главный офис секретной службы располагался в здании Казначейства на Пенсильвания-авеню, совсем рядом с Белым домом. Директор Боуман руководил организацией с 1948 года, но лично мне до этого момента ни разу не представилось шанса не то что увидеться с ним с глазу на глаз, но даже побывать в главном здании. Когда я вошел, мне чуть не стало дурно, но я справился с волнением и со всей уверенностью, на которую был способен, представился секретарю: – Спецагент Клинт Хилл прибыл по приказу директора Боумана. – Мистер Хилл! Шеф ждет вас, – кивнула она, – можете войти. Первое, что я увидел, заглянув в просторный кабинет директора, была табличка с изречением: «Не болтай в учении, иначе не выучишь ни слова». Хороший совет, подумал я и огляделся: помимо самого Боумана, в комнате также оказалось двое его заместителей и двое инспекторов. По спине пробежал панический холодок: вся верхушка секретной службы собралась здесь специально ради меня, и это не сулило ничего хорошего. – Входите, Клинт, входите. – Боуман сделал шаг вперед и пожал мне руку. – Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Он вел себя дружелюбно, явно пытаясь помочь мне расслабиться, но его попытки были тщетны. Директор представил меня присутствующим и, наконец, спросил: – Сколько вы уже служите, Клинт? – Я поступил на службу в денверский оперативный штаб 22 сентября 1958 года, сэр. – А когда вас перевели в спецгруппу «Белый дом»? – добавил Боуман. – Чуть больше года назад, 1 ноября 1959 года. Всю эту информацию можно было с легкостью найти в моем досье, но Боуман продолжал задавать совершенно безобидные на вид вопросы. Затем к разговору подключились и другие: каждый из присутствующих хотел узнать что-нибудь о моем прошлом как с личной, так и с профессиональной точки зрения. Не обошли стороной и различные аспекты работы телохранителем. Чем вы занимались до поступления в секретную службу? Где вы родились? В каком колледже учились? У вас есть жена? А дети? Умеете плавать? Умеете играть в теннис? Занимались ли когда-нибудь верховой ездой? Я отвечал так прямо и честно, как только мог, но каждый новый вопрос лишь поддерживал растущую внутри тревогу и заставлял сердце биться быстрее. Я совершенно не понимал, что происходит, под конец я начал перебирать в уме события последних двух недель, пытаясь понять, что могло пойти не так, но не выдал своего волнения ни единым словом или жестом. Порой они отходили в угол и перебрасывались несколькими фразами на самой грани слышимости, так что я ничего не мог разобрать. Эта таинственность все больше уверяла меня, что все закончится объявлением. «Сожалеем, мистер Хилл, но вы уволены». В любом другом случае меня бы послали в Палм-Бич вместе с остальными. Допрос продолжался около полутора часов. Как и говорилось в пословице на стене, за эти полтора часа я не узнал ничего нового, потому что занимался пустой болтовней. В конце концов Боуман повернулся ко мне и произнес: – Решение принято, Клинт. Мы назначаем вас личным телохранителем миссис Кеннеди. Главный в группе первой леди – Джим Джеффрис; вы будете подчиняться ему. Я будто язык проглотил. Группа первой леди? Меня? Туда? За что? – Есть, сэр, – наконец выдавил я. Больше сказать было нечего. Конечно, меня не уволили, и это было прекрасно, но неужели я недостаточно хорош, чтобы попасть в охрану президента? Боуман приказал мне отправляться в особняк Кеннеди в Джорджтауне: дом 3307 по Эн-стрит. Именно туда должна была прибыть миссис Кеннеди из города Гианнис-Порт, что в штате Массачусетс. Когда я вышел из кабинета директора, у меня закружилась голова. Почему для этой задачи выбрали именно меня? Какие поступки или события прошлого заставили их принять такое решение? Меня как будто пересадили на скамейку запасных. Всю жизнь, с самой начальной школы и до сегодняшнего дня, я был игроком первой линии во всем, чем занимался, – от футбола до бейсбола, а теперь, перед одним из самых важных матчей в жизни, меня выкинули из обоймы. Я был раздавлен, и чем дольше я об этом размышлял, тем хуже себя чувствовал. Я служил в группе «Белый дом» уже более года и сопровождал президента Эйзенхауэра в поездках по всему миру. В свои двадцать восемь лет я уже побывал в Европе, Азии и Южной Америке, но ни разу не летал на реактивном самолете. Мое детство прошло в степях Северной Дакоты, и я даже представить не мог, что когда-нибудь своими глазами увижу города, о которых читал в книгах по истории: Рим, Анкару, Карачи, Кабул, Нью-Дели, Тегеран, Афины, Тунис, Тулон, Париж, Лиссабон, Касабланку… Более того, я сам стал официальным лицом со всеми причитающимися привилегиями и дипломатическим паспортом. О такой работе абсолютное большинство моих ровесников могло только мечтать, и я всегда старался выполнять ее как подобает. Мне очень нравилась дружелюбная атмосфера, царящая в секретной службе; я чувствовал себя частью слаженной команды. Это ощущение моментально испарилось, как только я представил себе ближайшее будущее. Пока мои друзья будут защищать президента, находясь в самой гуще событий, я превращусь в завсегдатая показов мод, дамских чаепитий и новых постановок балета. Мою карьеру в таких условиях явно ждал быстрый и бесславный конец. Я вынул из кармана пиджака удостоверение секретного агента и уставился на него так, будто видел в первый раз. Внушительную обложку из темно-синей кожи в рубчик венчала золотая пятиконечная звезда с гравировкой «Секретная служба Соединенных Штатов». Анализируя произошедшее, я не мог найти ни одной достойной причины назначить именно меня в охрану первой леди. Единственным объяснением мог послужить тот факт, что мы с миссис Кеннеди были практически ровесниками: мне было двадцать восемь лет, ей – тридцать один. Еще у меня был ребенок примерно одного возраста с Кэролайн, дочерью президента. Больше нас ничего не связывало. В конце концов я осознал, что выхода нет. Я – спецагент на службе Белого дома; она – первая леди, которую нужно защищать. Если не я, то кто? Я встряхнулся, забрал ключи от казенного седана и отправился покорять старинные улочки Джорджтауна. Дом 3307 по Эн-стрит оказался небольшим трехэтажным особняком из красного кирпича. Парадная дверь выходила прямо на дорогу, и любой желающий мог заглянуть в окна – два на первом этаже и по три на втором и третьем. Агента на входе уже предупредили о моем прибытии, так что он впустил меня внутрь без проволочек. Джим Джеффрис уже спустился к двери, чтобы лично приветствовать меня. Ростом примерно с меня, коренастый, чуть старше, но не сильно – тридцать два – тридцать три года. «Такой румяный рыжеватый блондин наверняка моментально сгорает на солнце», – подумал я, пытаясь сбросить нарастающее напряжение; впрочем, донельзя серьезное выражение лица Джеффриса совершенно этому не способствовало. – Идемте, Клинт, – отрывисто приказал он. – Я – Джим Джеффрис. Приятно познакомиться. Сейчас я представлю вас миссис Кеннеди. – Хорошо. Это большая честь для меня, – ответил я со всей честностью в голосе, на которую был способен. Джеффрис вышел, а я начал разглядывать гостиную в надежде узнать что-нибудь о вкусах первой леди. Комната была обставлена элегантно и продуманно, и каждый предмет здесь нес невесомый отпечаток чисто женской заботы. Темное дерево антикварной мебели хорошо сочеталось со светлой обивкой. Обилие текстиля наводило на мысль о долгих и уютных вечерах у камина, которые хотелось проводить именно здесь. На полках встроенных шкафов книги и безделушки – наверняка привезенные из Европы – располагались в идеально продуманном порядке, любое изменение которого наверняка будет моментально замечено и исправлено. Для чинного чаепития с дамами лучше места нельзя было и придумать. Одна мысль о том, чтобы провести четыре года в такой атмосфере, вызвала во мне волну внезапного отвращения и разочарования. Через несколько минут в комнату вошла Жаклин Бувье-Кеннеди собственной персоной. Агент Джеффрис не отставал от нее ни на шаг. Конечно, я видел ее фотографии в газетах и знал, чего ожидать, но вживую первая леди оказалась еще красивее, чем я мог себе представить. Она двигалась с легкостью и грацией танцовщицы, будто источая тихое спокойствие. Могло показаться, что она смотрела на окружающих несколько свысока, но дело было не в высоком для женщины росте – около 175 см, – а в ауре уверенности, которая сопровождала каждое ее движение. Миссис Кеннеди практически не пользовалась макияжем и лишь слегка подводила темно-карие глаза и пухлые розовые губы, оттеняя свою естественную красоту. Идеально уложенные темные волосы длиной до подбородка дополняли картину: первая леди была прекрасна, царственна и беременна. – Миссис Кеннеди, – спокойно сказал Джеффрис, – позвольте представить вам Клинта Хилла. Он будет вашим вторым телохранителем. Миссис Кеннеди подошла ко мне, тепло улыбаясь, и подала руку для приветствия. – Приятно познакомиться, мистер Хилл, – мягко и певуче произнесла она. – Взаимно, миссис Кеннеди, – смотря прямо в глаза, я с улыбкой сжал ее ладонь. Она посмотрела на меня, моргнула и отвела взгляд. Я подумал, что при всей своей внешней неприступности первая леди тоже имеет право чувствовать себя неуверенно при первом знакомстве. Мы сели в гостиной втроем, и Джеффрис начал объяснять наши обязанности и порядок работы с миссис Кеннеди и ее ближайшим окружением. – Несколько агентов всегда будут охранять периметр вашего места проживания, будь то этот особняк, Белый дом, Палм-Бич или Гианнис-Порт. Если вы решите выйти в свет, вас буду сопровождать либо я, либо мистер Хилл, а при выезде за пределы Вашингтона мы оба присоединимся к вам. С лица первой леди постепенно сползла улыбка. Она поняла, что с этого момента больше не сможет остаться в одиночестве. Тихо, почти шепотом, но все еще совершенно спокойно она заметила: – В следующие несколько недель вам не придется об этом волноваться. Мне рожать через месяц, и до этого момента я не планирую покидать Вашингтон. Меня намного больше беспокоит необходимость сохранять личное пространство – и не только для себя, но и для Кэролайн и малыша. Я не хочу, чтобы нас разглядывали, как зверей в зоопарке. Не хочу, чтобы за мной постоянно следовали ищейки. Она перевела взгляд с Джеффриса на меня, удостоверилась, что мы осознали ее слова, и продолжила: – Как только родится ребенок, пресса не даст нам покоя. Они куда угодно проникнут. – Тут она вдруг улыбнулась и прищурилась: – Я и сама из таких, я знаю их методы. Тут я понял, что миссис Кеннеди проявляла на публике лишь малую часть своих способностей – ситуацией сейчас владела именно она. – Я понял, миссис Кеннеди, – сказал я. – В наши обязанности входит защита вас от папарацци. Мы постараемся сделать так, чтобы у вас и ваших детей была как можно более нормальная жизнь. Поверьте, мы не любим журналистов не меньше вашего. Первая леди растянула губы в вежливой улыбке и встала. – Было приятно познакомиться, джентльмены. Теперь, если позволите, у меня есть и другие дела. Мы с Джеффрисом встали и проводили миссис Кеннеди до выхода. Она дала нам понять, что встреча окончена. Было очевидно, что первая леди не в восторге от перспективы постоянно видеть рядом двух секретных агентов. Чтобы выполнять работу эффективно, нам придется сначала завоевать ее доверие. – Давайте выйдем. Нужно обсудить график работы, – нарушил молчание Джеффрис. – Если нас будет только двое, то без переработок точно не обойтись. Периметр любой резиденции первой леди охраняли полевые агенты из тех филиалов службы, которые отвечали за общую безопасность этого места. Когда миссис Кеннеди бодрствовала, один из нас обязан был неотлучно присутствовать рядом, любой ценой обеспечивая жене президента Соединенных Штатов безопасность в работе и личной жизни. Что бы она ни захотела сделать и куда бы ни отправилась, мы давали ей возможность не беспокоиться о любых возможных опасностях. Если кому-то из нас нужно было взять отгул, второму приходилось работать полный день. Чтобы обеспечить полную безопасность миссис Кеннеди во время путешествий, мы оба дежурили сутками. Это означало, что мы просыпались одновременно с ней, бодрствовали, когда бодрствовала она, и ложились спать вместе с ней. Так началась моя новая миссия. Я не получил полноценного досье на миссис Кеннеди и не знал практически ничего о том, что она любит и не любит, чем увлекается и чем занималась в прошлом. Такая неопределенность мне совершенно не нравилась, так что первым делом мне следовало узнать как можно больше об этой женщине. Первые несколько дней я только и делал, что изучал газеты и журналы, собирая все упоминания о Жаклин Бувье-Кеннеди, которые мог найти. Чем больше я читал, тем отчетливее понимал, насколько разительно отличались наши жизненные пути. Жаклин Ли Бувье выросла в плавильном котле восточного побережья. С самых юных лет в ней воспитывали вкус к хорошей литературе и искусству, как и подобало молодой леди из высшего общества. Она родилась 28 июля 1929 года в Саутгемптоне, в семье Джека и Джанет Бувье. Отец привил ей любовь к лошадям и верховой езде, мать же занималась духовным развитием, приобщая дочь к живописи, чтению и иностранным языкам. В 1933 году в семье вновь произошло пополнение: на свет появилась еще одна девочка, которую назвали Ли. Когда девочкам было по семь и одиннадцать лет, их родители развелись, а еще через два года Джанет Бувье вышла замуж за весьма обеспеченного мужчину по имени Хью Очинклосс. Будущая первая леди окончила с отличием частную школу Мисс Портер в Фармингтоне, штат Коннектикут, а затем поступила в Вассар-Колледж, расположенный в Пукипси, Нью-Йорк. В 1948 году ее назвали «Дебютанткой года». Летние каникулы она проводила в поместье отчима: особняке Хаммерсмит-Фарм в двадцать восемь комнат с видом на море, который находился в Ньюпорте, Род-Айленд. В свой первый год в колледже она отправилась во Францию, где с блеском училась в Сорбонне и университете Гренобля, а также отточила знание французского языка до совершенства. По возвращении в Америку Джеки поступила в Вашингтонский университет, где и получила в 1951 году степень бакалавра по французской литературе. Два года спустя она вышла замуж за Джона Фитцджеральда Кеннеди, молодого сенатора из Массачусетса. Свадьба состоялась в Ньюпорте, получив широкое освещение в прессе и титул «светского события года». Пышная регистрация брака с участием тысячи двухсот гостей прошла в Хаммерсмит-Фарм. Я сам вырос в крохотном городке в Северной Дакоте под названием Уошберн. В основном там жили фермеры, многие были родом из Норвегии, а мой отец, Крис Хилл, служил финансовым инспектором. Его жена, Дженни, была домохозяйкой, которая посвящала все свое время детям: мне и моей старшей сестре Дженис. Мама плохо слышала, так что вся семья старалась как-то облегчить ее положение: мы говорили громче и старались всегда поворачиваться к ней лицом, чтобы она могла прочитать смысл сказанного по губам. Она прекрасно справлялась и так, но с самого раннего возраста я научился уважать ее потребности. У матери были длинные каштановые прямые волосы до пояса. Мои вороные кудри на ее фоне выглядели довольно странно, но я совершенно об этом не задумывался до шести лет, пока соседская девочка не обмолвилась, что я – приемный. Я еще не знал такого слова, так что сразу же прибежал к маме с вопросом. Она попыталась объяснить это так, чтобы понял и ребенок: рассказала, как они с отцом проехали двести сорок миль на нашей старой машине в детский дом Северной Дакоты и из всех тамошних детей выбрали именно меня, потому что мои ярко-голубые глаза покорили их с первого взгляда. Впрочем, было очевидно, что они не планировали рассказывать мне об этом так рано. Оказалось, что моя сестра – тоже приемная, и они с отцом боялись, что, узнав правду, мы почувствуем себя изгоями в семье. На самом же деле я был только счастлив расти в этом доме, полном любви и спокойствия. Только много лет спустя, когда мой мир рухнул в одночасье и я хватался за все, что сулило хоть какую-то надежду, я вернулся в Северную Дакоту, чтобы встретиться с биологической матерью. Только на смертном одре она рассказала, как я попал в детский дом. Я учился в муниципальной школе города Уошберн и с радостью участвовал в любых развлечениях: играл на трубе в школьном оркестре, пел в музыкальном кружке, ставил пьесы в молодежном театре, не забывая уделять время футболу, баскетболу и бегу. Я также играл в бейсбол в местной команде, а в старших классах однажды удостоился права защищать честь города в программе развития лидерских качеств. Закончив школу в 1950 году, я в тот же год поступил в колледж Конкордия в городе Мурхед, штат Миннесота. Когда я покидал город, то зацепил взглядом табличку на границе: «Уошберн; население – 912 чел.» Прошло десять лет, меня только что выбрали защищать жизнь жены новоизбранного президента США, и, наверное, мне было не на что жаловаться. Привыкнуть можно ко всему, – думал я тогда, еще не зная, что годы с миссис Кеннеди можно будет назвать какими угодно, но не скучными.
Семейство
Избрание нового президента – это не только переезд новой семьи в Белый дом. Меняется все: администрация, политические круги, личный персонал. Первая забота нового руководства – установить контакт с агентами секретной службы. Именно тогда обе стороны выбирают для себя тон общения на следующие четыре года. С самого начала стало ясно, что ближний круг Кеннеди сильно отличается от администрации Эйзенхауэра: эти люди оказались намного более открытыми – и намного более непредсказуемыми. Кто-то из них мог облегчить мою работу в несколько раз, а кто-то мог и превратить ее в сплошную головную боль. Мне еще не приходилось переживать смену власти в этой должности, но тем не менее я быстро понял, что все зависело от того, как сложатся отношения с конкретными личностями. Нужно было с самого начала правильно себя поставить. Первым делом миссис Кеннеди представила мне свою личную помощницу, доминиканку по имени Провиденсия Паредес, для краткости – Прови. В основном Прови занималась гардеробом первой леди: следила за чистотой одежды, гладила белье, собирала вещи в поездки и распаковывала чемоданы по возвращении… Она появлялась по первому требованию миссис Кеннеди и всегда была готова помочь той в повседневных делах. Прови говорила по-английски с заметным испанским акцентом и множеством ошибок, но ее легкий характер и веселый нрав сразу же располагали к себе. Мы были почти ровесниками и быстро подружились. Для секретной службы эти выборы ознаменовались еще одной важной переменой: в Белом доме появились маленькие дети. Малышке Кэролайн не исполнилось еще и трех лет, но и ей по закону уже полагалась личная охрана. В спецгруппу «Детки» назначили двух агентов. Так как дочь президента проводила большую часть времени с матерью, нам с ними часто выпадало работать вместе. Сама Кэролайн не имела ни малейшего понятия о своей крайне весомой роли в предвыборной кампании отца и о том, что о них с мамой теперь говорит весь мир. Мой сын Крис был всего на полтора года старше Кэролайн, так что девочка пробуждала во мне отцовские чувства. Я старался проводить с ней больше времени, даже несмотря на то, что технически такой обязанности у меня не было. Прелестная, активная и невероятно любопытная малышка с волнистыми рыжевато-русыми волосами унаследовала от отца большие голубые глаза, а от матери – идеальные манеры, которые проявлялись даже в столь юном возрасте. Миссис Кеннеди уделяла огромное внимание воспитанию детей, и это было заметно с первого взгляда. – Кэролайн будет обращаться к вам «мистер Хилл», – предупредила меня первая леди, – и вести себя при этом она должна вежливо и почтительно. Если с ней возникнут проблемы, я хочу знать об этом немедленно. Несмотря на растущую занятость в новой для себя роли, миссис Кеннеди настаивала на том, чтобы каждый день включать в свое плотное расписание время для общения с дочерью. Она была очень заботливой матерью, и общение с Кэролайн всегда зажигало в ее глазах особый огонек незамутненного восхищения. Только во время игр с Кэролайн Жаклин Кеннеди показывала другую сторону своего характера, из спокойной и собранной первой леди превращаясь в веселую и озорную молодую маму. Тем не менее миссис Кеннеди предпочитала проводить с малышкой часы отдыха, передавая повседневные заботы няне семейства по имени Мод Шоу. Именно она купала, переодевала, кормила и развлекала ребенка в отсутствие матери. Мисс Шоу была полной противоположностью Прови, но это не помешало ей стать моей подругой и союзницей. У нее было великолепное британское произношение и мягкий певучий голос. Годы оставили на ней свой отпечаток в виде седых прядей в светло-рыжих волосах, которые всегда выглядели слегка взъерошенными, как будто она начала причесываться, отвлеклась и так и не закончила туалет. Возможно, со своим небольшим ростом мисс Шоу и не казалась большим человеком, даже когда надевала каблуки, но ее чисто материнская манера общения и спокойная уверенность, которая не изменяла ей даже при общении с сильными мира сего, делали ее более похожей на добрую бабушку, нежели на наемную няню. Ее платья целомудренной длины ниже колена всегда были прекрасно выглажены, но она никогда не отказывалась поиграть с Кэролайн и даже специально выбирала для этого удобную обувь. Даже при том, что мисс Шоу служила семье Кеннеди с самого рождения малышки, она прекрасно понимала свой статус помощницы, а не суррогатной матери. Миссис Кеннеди очень тепло к ней относилась, но не было никаких сомнений в том, кто здесь главный. Роль будущей первой леди обернулась для миссис Кеннеди целым валом новых обязанностей, первой из которых была подготовка к инаугурации. Пусть даже восьмой месяц беременности несколько ограничивал ее физическую активность, умственной энергии этой женщине было не занимать. Ее твердая рука чувствовалась во всем – от списков гостей и дизайна приглашений до организации выступлений на гала-вечере перед официальной церемонией. Она прекрасно понимала, что результат ее стараний увидит весь мир, и не собиралась разочаровывать такую аудиторию. Меня несколько удивляло то, сколько внимания пресса уделяла президентскому семейству уже сейчас. Новости о жене Эйзенхауэра Мэйми практически никогда не появлялись в газетах, а вот о Жаклин Кеннеди публика жаждала знать все вплоть до мельчайших деталей. Новая первая леди оказалась самой молодой женой президента за последние 75 лет – ей был всего тридцать один год, и женщины Америки всех возрастов и сословий активно интересовались ее стилем, любимыми брендами и интересами. Столь живой народный интерес оборачивался дополнительной головной болью для нас с Джеффрисом. Куда бы ни отправилась миссис Кеннеди, ее моментально узнавали, на возглас «Это же Джеки!» тут же слеталась толпа обожателей, и хорошо, если они просто восхищенно пялились, а не пытались подойти и пожать ей руку. Она никогда не теряла лицо и принимала знаки внимания с вежливой улыбкой, но, оказавшись в одиночестве, едко замечала: – Кто бы мог подумать, насколько важной птицей я стану. Ей определенно не нравились такие ситуации, и вскоре я понял, что самой лучшей защитой для нее и возможностью проявить себя для меня был поиск возможностей исполнять ее желания, не привлекая лишнего внимания. Например, физические упражнения были для нее очень важной частью жизни. Каждый день она выходила на долгие прогулки по улицам и паркам Джорджтауна. Специального расписания она не придерживалась, но неизменно уделяла некоторое время моциону, который предпочитала совершать на улице.
Первая встреча
