Казни совершались в неприметном здании в правительственном секторе, на другом конце города. Когда я вошла в окружении телохранителей, все притихли. Шепотки замолкли. Прошла неделя с момента неудачного государственного переворота, унесшего жизни слишком многих моих телохранителей, и вся моя свита до сих пор была в замешательстве. Поэтому мои экам и дви, Эммори и Кас, стояли рядом со мной. Зин, Уиллимет и Киса держались позади. Я была одета в черную военную форму – ни сари, ни траурной пудры на лице. Так я выразила свое отношение к предателям, чью смерть мне предстояло увидеть, – моей двоюродной сестре Ганде и бывшему племяннику Лаабу. – Ваше величество. Все присутствовавшие в комнате присели в реверансе или низко поклонились. – Поднимитесь! – Я прошла по комнате, обменявшись приветствиями с судьей, законниками и полицией. – Ваше величество, – первый министр Эха Фанин отвесил идеальный поклон и протянул мне руку, – мы рады видеть вас в добром здравии. – Я тоже рада видеть вас, Фанин. Я с огромным облегчением услышала, что вас не ранило в этом хаосе. Фанин взмахнул длиннопалой рукой. – Я был в своем кабинете. К счастью, нас тут же изолировали. Впрочем, не думаю, что я был в списке целей, учитывая незначительность моего положения. Я не сумела ответить достойно. Технически он – глава Генеральной Ассамблеи, но эта организация создана больше для внешнего эффекта. Фанин не имеет никакой реальной власти в правительстве Индраны. Его задача – успокаивать народ. И даже если я и планировала это изменить, вслух я бы никогда этого не сказала. – Ваше величество, – два флотских офицера спасли меня из неловкой ситуации. Фанин пробормотал слова прощания и отступил. – Капитан Тим Стравински. – Мужчина с седеющими висками и ясными серыми глазами отсалютовал мне и кивнул Эммори. – Капитан. Сопровождавшей его девушке едва ли сравнялось восемнадцать. Глаза у нее были темно-синие, а светлые волосы она убрала в аккуратный низкий узел, почти касавшийся форменного воротника. Я узнала ее прежде, чем она назвала свое имя. Моя кузина. Член моей семьи. Как и женщина, которую я собираюсь убить. – Старший лейтенант Джайя Наиду, мэм, – она также отсалютовала мне. – Лейтенант. – Младшая сестра Ганды не очень походила на свою вероломную родственницу, но какое-то сходство все же просматривалось. Я почувствовала, как напрягся Эммори. – Я вызвалась присутствовать здесь, ваше величество, чтобы не причинять боль родителям. Они стерли имя предательницы с семейного древа. Я здесь не для того, чтобы сочувствовать ей или облегчить ее уход. Я всего лишь хочу увидеть, как свершится правосудие, – Джайя резко кивнула. – Передайте своим родителям мои соболезнования, – сказала я. Пару раз я встречалась с тетей во время заседаний Совета матриархов, но никогда с ней не разговаривала. Дядю я не видела с тех пор, как покинула дом. Единственный брат матери остался у меня в памяти добродушным человеком со спокойным лицом. – Моя семья верна вам, ваше величество. – Разумеется… Благодарю вас, – пробормотала я, не придумав ответа лучше. Лейтенант Наиду снова кивнула и оставила меня одну. Лааба никто не сопровождал, кроме его юриста, склонившегося передо мной в поклоне. Отец моего племянника бежал к саксонцам. Его мать и сестра погибли при взрыве бомбы, которую заложили радикалы из Апджа с помощью Лааба же. Семья Лины давно от него отказалась, чтобы не вызвать неудовольствие трона. Не осталось никого, кто мог бы тихо обвинять его и бормотать заверения в верности. Единственный его родственник теперь – это я, но не далее как сегодня утром я издала указ стереть его имя из наших архивов. Я заметила Лину Суракеш, когда та, уже по-вдовьи наряженная в белое, проскользнула в дверь. Под глазами жены моего племянника пролегли круги, и она так крепко вцепилась в край своего сари, что костяшки пальцев побелели. То, что начиналось как государственный переворот, превратилось для нее в кошмар. Пробормотав свои извинения юристу Лааба, я подошла к двери и стиснула Лину в объятьях, не позволив ей присесть в реверансе. Она испуганно замерла, но тут же воспользовалась моментом. – Я оставила Тарана дома, – сказала она, делая шаг назад, – подумала, что его присутствие излишне. Он не понимает, что происходит. – Мудрое решение, Лина. Он все еще член моей семьи. Что бы он ни сделал, в этом виноват его брат. Мы ни в чем не виним Тарана. В смати доктора Сатир обнаружились данные, которые подтвердили рассказ Лааб, – индийская бледная поганка Amanita virosa Indus в самом деле была подмешана в лукум, который Таран приносил императрице-матери. Я все время думала, что́ знала об этом доктор Сатир, но тайна умерла вместе с ней. Записей об исследовании принесенного угощения не сохранилось, и я все сильнее подозревала, что во всем этом участвовал экам матери, которого так и не удалось найти. Поведение Биала оставалось загадкой. Он сбежал на Пашати в день неудавшегося переворота, после того как спас мне жизнь. – Ваше величество, пожалуйста, не забирайте Тарана, я позабочусь о нем. – Я и не собиралась, Лина. Я получила прошение твоей матери, но уже и сама решила, что ему лучше держаться подальше от двора. Таран останется с тобой. – Благодарю. Взгляд Лины устремился поверх моего плеча к клетке в дальнем конце зала. – Когда-то я любила своего мужа. Думала, он многого добьется. – Это не преступление, – ответила я, глядя, как пристав ведет Лааба и Ганду в клетку. – Ты же никогда не видела ничьей смерти? – Нет, я… нет, ваше величество. Я слегка приобняла ее за плечи. – Отворачиваться не стыдно. Этот способ тише большинства других, но все равно – кто-то умрет прямо перед тобой. Такой опыт меняет человека. – Вы это уже видели. Я почувствовала, что уголок рта у меня невольно дернулся. – Чаще, чем нужно. – Тогда я буду такой же сильной, как вы, ваше величество. Я не сумела сказать ей, что сила тут ни при чем. Что даже самые сильные просыпаются по ночам, обливаясь потом, из-за жутких воспоминаний. Поэтому я отпустила ее и посмотрела на Уиллимет. – Если ей понадобится выйти, проводи ее. – Есть, мэм. – Ваше императорское величество и прочие присутствующие лица, – судья, высокая стройная женщина по имени Сита Клермон, обратилась к собравшимся, пока техники привязывали Ганду и Лааба к столам в камере. Звук их движений приглушала стеклянная перегородка. – Мы собрались сегодня, чтобы увидеть, как правосудие Индранской Империи свершится над Гандой Ронвен Наиду и Лаабом Альбином. Лааб держался спокойно. Его темные глаза по-прежнему сверкали фанатичной ненавистью. Ганда нервничала, ее взгляд метался по всему залу, и дышала она часто и с присвистом. Столы слегка наклонили, и мы увидели лица осужденных. Судья Клермон обернулась к узникам за стеклом. – Вы оба признаны виновными согласно доказательствам и вашим собственным признаниям. Виновными в финансировании войны против государства, непосредственном участии в убийстве правителя, покушении на правителя и измене. В обращении в суд вам отказано решением императрицы. По желанию императрицы сегодня вы испустите последний вздох, и правосудие Темной Матери свершится над вами. Ганда дернулась. Лааб и бровью не повел. – Ваше императорское величество, не желаете ли вы проявить милосердие к этим двум предателям? Я знала, что судья задаст этот вопрос. Дворец завалили письмами о казни. Я прочитала большую их часть и даже лично ответила на несколько звонков. Самым интересным оказался звонок от Галактической Комиссии по амнистии. В конце концов, я не могла позволить никому и ничему повлиять на свое решение. У нас были письменные признания обоих, подтверждающие их причастность ко многим смертям, и этого вполне хватало для обвинительного приговора, что бы лично я ни чувствовала по этому поводу. Кроме того, мне не слишком-то нравилась идея оставлять своих врагов в живых. Я научилась этому у По-Сина, главы банды контрабандистов и своего бывшего работодателя, и урок был, мягко говоря, непростым. – Нет. – Хорошо, – судья Клермон кивнула, – осужденные, ваше последнее слово? – Я сделала это для блага Империи… – В голосе Ганды не было такого же убеждения, как в голосе экама моей матери, когда он произносил то же самое. – Императрица продалась саксонцам и разрушила Империю до основания. А теперь на трон взошла эта шваль! Преступница и контрабандистка, и это по ее собственному признанию! Она не заслуживает ни уважения, ни верности. Я постаралась сохранить невозмутимость. Мне ничуть не стыдно за то, что я делала, покинув дом. – Ганда, если ты не хотела, чтобы я возвращалась, не нужно было убивать моих сестер. Императрицей должна была стать Цера, или ее дочь, или даже Пас. Любая из них подошла бы на эту роль лучше меня. Это ваши заговоры и измена возвели меня на трон. – Нет, – Ганда покачала головой, по лицу ее катились слезы, но у нее не нашлось аргументов, способных вызвать хоть чье-нибудь сочувствие. Лааб поднял подбородок, хотя его заносчивый вид не помог полностью спрятать страх в глазах. – Вы еще пожалеете об этом, – прошипел он. – Мы смотрим в будущее дальше, чем вы можете вообразить, и наши планы куда величественнее этой жалкой Империи. Ты не переживешь следующего оборота планеты вокруг солнца, бандитская шлюха! По комнате пронесся изумленный вздох. Я скрестила руки на груди и холодно улыбнулась Лаабу. – Ты не доживешь до того дня, когда ваши планы рухнут, – ответила я. Он что-то закричал, но приставы, повинуясь быстрому жесту судьи Клермон, его прервали. Коммутатор отключили, и два техника в камере надвинули на лица шлемы, снова опуская столы. Тысячелетиями основным способом казни в Империи было удушение азотом. Способ быстрый и безболезненный, но, как я уже сказала Лине, это все равно насильственная смерть. На стене камеры вспыхнули огни, судья Клермон кивнула, и техники дернули переключатели. Воздушные циркуляторы забрали из камеры весь кислород, заменяя его чистым азотом. Лааб потерял сознание меньше чем за минуту, Ганда продержалась чуть дольше. Кислород в их легких и крови сменился азотом. Гипоксия способна привести к гибели тканей мозга через несколько мгновений. Я видела куда более неприглядные смерти и ко многим из них имела непосредственное отношение. Я даже не в первый раз стояла по другую сторону стеклянной перегородки и смотрела, как другие люди умирают, но от этих тихих быстрых смертей холодок все равно бежал по коже. Казнь казалась странной медицинской процедурой. Мне стало неуютно. Я смотрела, как поднимается и опадает грудь Лааба, как дыхание становится все более поверхностным, как замедляется сердцебиение на мониторе над столом. Лааб конвульсивно дернулся, и всхлип Лины эхом отдался во всем зале. – Уйе маа… Выведи ее, Уилл, – прошептала я, не отводя взгляда от умирающих передо мной людей. Визг монитора, отслеживающего активность головного мозга, затих, когда Уиллимет вывела Лину за дверь. Лааб, а потом и Ганда замерли. Техники в шлемах обошли столы, проверяя состояние своих пациентов и передавая данные судье Клермон. – Смерть мозга подтверждена, – объявила та, – остановка сердца произойдет приблизительно через три минуты. Монитор при этих словах замолк, и мы стояли в тишине, ожидая последних слов техников. Тот из них, что стоял рядом с Лаабом, повернулся и кивнул, но я не выдохнула, пока не кивнул и техник, наблюдающий за Гандой. – Смерть сердца подтверждена. Казнь проведена в двадцать два часа пятьдесят три минуты по стандартному столичному времени. Запишите, что правосудие свершилось. – Ваше величество… – Я шагнула к стеклу, и в голосе Эммори послышалось предостережение. – В воздухе пепел, взлетающий вверх, нет больше солнца, Мать-Разрушительница пришла, – вспомнилась мне строчка из стихотворения. – Кас, мы уезжаем. Прикажи подать машину. Эммори коснулся рукой моей спины. – Ваше величество, пора. Я отвернулась от стеклянной перегородки, будучи не в настроении спорить. Кивнув на прощание собравшимся, я позволила своим телохранителям увести меня с места казни обратно во дворец.
Казни совершались в неприметном здании в правительственном секторе, на другом конце города. Когда я вошла в окружении телохранителей, все притихли. Шепотки замолкли. Прошла неделя с момента неудачного государственного переворота, унесшего жизни слишком многих моих телохранителей, и вся моя свита до сих пор была в замешательстве. Поэтому мои экам и дви, Эммори и Кас, стояли рядом со мной. Зин, Уиллимет и Киса держались позади.
